Катали мы ваше солнце. Евгений Лукин

тут же на него шикнула, и оба вновь замерли, прислушиваясь.

      – Что за девка? – допытывался Пепелюга.

      – Да нешто я знаю! – жалобно вскричал красавец древорез. – Девка и девка. Чумазая…

      В гулкой ночи отчетливо треснула оплеуха.

      – Я те дам «чумазая»! – озлился погорелец. – За чумазых, знаешь, что бывает?..

      Прошитый морозными иглами ночной туман затлел розовым, и вскоре из-за окованного ледяной броней холмика показались трое: главарь, Докука и еще один со смоляным огнем на палке. Главарь свирепо озирался, а разобиженный Докука озадаченно ощупывал затылок.

      – Замуж за него просилась… – добавил он, как бы только что вспомнив.

      – Ах, во-он это кто!.. – Пепелюга выбранился по-черному, помянув и царя-батюшку и тресветлое солнышко. – Давно она у меня на бирке зарублена… Ну попадись только… Согну в дугу да и концы на крест сведу!..

      – Так чего их теперь искать-то? – недовольно спросил тот, что со смоляным светочем. – Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…

      – Да не могли они далеко уйти!.. – взвыл Докука.

      – А ты почем знаешь? – недобро прищурился главарь. – Ты же спал, говоришь!..

      – Так а костерок-то! – быстро нашелся тот. – Костерок-то погаснуть – не успел! Значит, совсем недолго я спал…

      Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.

      – Светил бы мне ясный месяц, а по частым звездам я колом бью… – донеслось совсем уже издали.

      Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.

      – Зря… – признала она с сожалением. – Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?

      Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.

      – Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…

      – Тебя-то саму как зовут? – буркнул Кудыка.

      – Чернавой величают… – не без гордости ответила та.

      Чернава? А ведь точно – ворожея… Слыхал про нее Кудыка, и не раз. Сам боярин ее о прошлом годе в терем призывал – шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены – воду в ложке заморозит, порчу наведет… А возьмешь – и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..

      И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» – изломает… Потом еще врут: наотмашь их тоже бить нельзя – только от себя. Ударишь от себя – рассыплется… Да врут, наверное!..

* * *

      Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы не выбрался Кудыка из развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплевах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздраженные. Докуку