Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста. Мира Яковенко

скромно. И опять та же самая история: не верят, что невеста – я.

      Столовая находилась на втором этаже. Оттуда нас проводили вниз. Там была роскошная спальня с большой двуспальной кроватью. Чистые простыни, хорошее одеяло, только холодно! Но тут пришла женщина (сказали, что она будет нам помогать) и заботливо заторопилась: “Я сейчас затоплю, барышни!” – и затопила печь.

      – А вот тут ведро, если вам понадобится. Я утром вынесу.

      Канализация, ванна – все это, конечно, не работало: водопроводные трубы полопались еще прошлой зимой.

      Утром опять яичница и какао. Потом нас отвезли на фаэтоне на станцию. Пришел поезд на Ростов, посадка – как вчера. Чекисты с боя брали для нас вагон. Помню обледенелые ступени, мы с трудом влезли. Вскочив в вагон раньше всех, чекисты уже заняли для нас хорошие места в глубине вагона. И опять, едва появилась Лена, ей – всеобщее внимание: “Леночка, Леночка!” И опять шум, смех.

      А я села на маленькую лавочку у окна и смотрю на черноту за окном. Даже мелькания столбов не видно. Электричества в поезде нет. Где-то в середине вагона в фонаре свечка.

      Надышали, было не холодно. Сижу, вся ушла в свои мечты. Представляю, как он меня встретит, как я предстану перед ним в черном элегантном пальто и в черной шляпке, в облегающих руку черных перчатках (подарок Абрама Ильича), надушенная французскими духами (тоже подарок Абрама Ильича). Мама дала мне в приданое и персидский ковер, купленный на деньги Абрама Ильича. Я не хотела брать: “Ну как же, мама!” – воскликнула я с укором, но она мне: “Ничего, бери, не стесняйся, я с ним рассчитаюсь”.

      Поезд прибывает в Ростов в шесть часов утра. Глубокая осень – конец ноября, еще ночь, темно… Но вдруг впереди – огни. Море огней. Вся станция залита электрическим светом. Я еще никогда не видела такого освещения. Вот что значит большой город! Я подумала, что это хорошее предзнаменование.

      Сошли на перрон. Я прихорошилась еще в вагоне, сердце замирает – вот сейчас он встретит, поцелует, а от меня – тонкий аромат…

      Но – никого. Ни-ко-го. Перрон пуст. Только мы со своими “картиной, корзиной, картонкой…”. “Поросеночек” видит, как я расстроилась, побежал на станцию узнавать. Позвонил оттуда по телефону в штаб. Вернулся обратно, рассказывает: Зарницкий, когда узнал, что мы приехали, страшно взволновался. Оказывается, он уже два дня нас встречал, а нас все не было. И как раз сегодня он не пошел встречать. Но сейчас будет.

      И вот цоканье копыт, едет фаэтон, и на залитом светом перроне вижу – быстро, быстро, почти бежит к нам в длинной шинели “с разговорами”, стройный, на голове “спринцовка” буденовская с красной звездой[26]. Запыхался, взволнован.

      – Видите, я вас сегодня не ждал, я даже небрит… Вы уж простите! – нетерпеливо заглядывает мне в лицо, но не поцеловал при всех, только смотрит на меня.

      А тут приехавшие с нами военные и “поросеночек” подхватили наши “корзины, картины, картонки”… Зарницкий крепко взял меня под руку и повел вперед, забыв про Лену. Она тотчас обиделась.

      – А я? – воскликнула

26

Остроконечная красноармейская шапка, которую называли “буденовкой”.