Черные вороны 4. Петля. Ульяна Павловна Соболева

с Максом всех ахмедовских ублюдков, но пуля снайпера все равно достигает своей цели, а Карину увозят – в самый последний момент, когда казалось – вот, наконец-то я все исправил. И так постоянно… ночь за ночью… покрываясь мокрым потом и сжимая руки в кулаки до хруста… потому что я ни разу НЕ УСПЕЛ! Каждый раз моя надежда подыхала, захлебываясь кровью, а я… я, бл***, оставался жить. И моя жизнь не имеет никакого смысла, пока эта тварь ходит по этой земле и дышит… дышит, бл***, с нами одним воздухом.

      В одну из таких ночей я в очередной раз подорвался на постели и, натягивая на себя первую попавшуюся рубашку, схватил ствол. Задыхаясь от едкой гари ненависти, дернул за дверную ручку и выбежал в коридор, направляясь вниз… Урою нахрен… прямо сейчас… поеду и пристрелю как собаку… сам сдохну – но убью! А потом, проходя мимо комнаты Карины, заметил узкую полоску света и оторопел. Несколько секунд пошевелиться не мог, чувствуя, как опять волна боли накрывает. Будто пелена с глаз спала. Она не выключала свет на ночь. Боялась. Словно демоны, которые мучили ее, могли испугаться света ночника. Так по-детски наивно… хотя давно не ребенок, заставили, суки, повзрослеть раньше времени. Сердце сжалось так невыносимо больно, что стало нечем дышать. Захотелось ворваться к ней и схватить в охапку, качать на руках, как маленькую… так, как качала, наверное, когда-то Лена. И понял тогда – не пойду и не урою! Несмотря на то, что изнутри разрывает от желания сделать именно это. Потому что права не имею… Если под пули попаду – одна останется в этом мире. Одна не в прямом смысле – Максим с Дариной никогда не бросили бы, а предана. Предана единственным родным человеком. Окончательно и бесповоротно. Только это удерживало, заставляло давить в себе любые вспышки ярости, натягивающие стальные струны терпения до упора. Контролировать эмоции, подавляя и заставляя думать. Анализировать. Собирать информацию. Не ту, которая значится в бездушных досье всевозможных частных детективов, а другую – которую берегут как наивысшую ценность и охраняют от чужих глаз настолько тщательно, что перегрызут горло любому, кто подберется к ней слишком близко.

      Через какое-то время я наизусть знал всю ахмедовскую родословную, кто что предпочитает на обед или ужин, какие неврозы безуспешно пытаются вылечить его двоюродной тетке и в скольких метрах от дома похоронила хомяка его племянница. Иногда у меня складывалось впечатление, что я начал жить не своей жизнью. В определенном смысле так это и было. Я запоминал каждую мелочь, откладывая в памяти, словно файлы с данными, и они отпечатались в моих мозгах, как в лучшем из архивов. Я продумывал каждый шаг, их последовательность, вырисовывая схемы, потом перечеркивая их, понимая, что чертов сукин сын выстроил вокруг себя самую настоящую крепость. Все непросто… Наоборот – каждый раз я понимал, что подобраться к ублюдку почти невозможно. Умная тварь, этого нельзя было не признать. А по-другому и быть не могло – то положение, которого он добился, говорило само за себя. Сейчас главное – не переоценить