Бабки. Татьяна Филатова

три дня.

      – А отец?

      – Он ушел на войну.

      – Понятно, – ответила женщина. – Гляди, это Таня. Она накормит тебя. Я гляжу, у тебя синяк большой под глазом. Это они тебя так?

      Мальчик снова закивал.

      – А еще здесь болит, – сказал он, указывая на грудь, куда вчера его пнул немец.

      – Татьяна поможет тебе. И не волнуйся. Здесь тебе боятся нечего.

      Таня повела мальчика на кухню.

      – Вы ведьма? – спросил он. Таня улыбнулась.

      – Поглядим, – ответила она.

      На кухне Володю встретила женщина, которая несколько дней назад пришла просить помощи в усадьбе вместе со своим сыном.

      – Вова! – сказала она и обняла мальчика. А где мама?

      Мальчишка съежился от боли, когда его обняли, вытер грязной рукой нос и пожал плечами.

      – Сколько тебе лет? – спросила его Таня. Маруся уже накрывала на стол.

      – Девять, – сказал мальчик.

      – Уже большой, будешь нам помогать, – с улыбкой ответила девушка. – Поешь, а потом вымоешься, и мы тебя подлечим. Гляжу, больно тебе…

      – Откуда такой чистый немецкий? – спросил Анастасия, войдя в дом к Ягарье.

      – Было время, многое учила, – ответила та.

      – Я тоже учила, но так свободно не могу разговаривать.

      – А я не свободно, – улыбнулась Павловна, – я с нежеланием. Пойду проверю, как там мальчик. Страшно хлопцу было.

      – Ты слышала, что она ответила немцу, когда он именем ее поинтересовался? – спросила Настю Вера Никитична, когда Ягарья вышла.

      – Не расслышала, далеко была, – ответила Настя.

      – Фон Майер, – сказала она, – фрау фон Майер. Так звали Ягарью раньше. Батька у нее немец чистой крови, богатый и зажиточный был – Пауль фон Майер. Мать ее русская, из дворяней. То ли по расчету, то ли по любви, выдали ее девкой молодой за фон Майера. Он хоть и старше был намного, но любил ее сильно. И когда померла она от пневмонии, немец жить стал ради дочери. Любил он Ягарью не меньше, чем жену покойную. А вот бабка ее, мать его, немка, ох и злая была. Точно ведьма. Истинная, не то, что мы…

      – Павловна немного о ней говорила мне, – сказала Настя.

      – Она поняла, что девица не такая, как остальные. Что глазки у нее чарами обладают. Совсем, как у тебя, только больше твоего Павловна умеет. На бабку чары не действовали, либо она избегала внучку. Но со свету сжить ее хотела. Говорила сыну, что русское отродье проклято, что не стоило ему кровь свою чистую с русскими мешать. Эх, бабку Ягарьину да немцам в отряд… Она бы предводителем у них была, – Никитична ухмыльнулась. – Как бы там ни было, но Ягарья терпеть не стала. Зла она немке не причиняла, чтобы отца не расстраивать, а сбежала по-тихому. Русская она, до косточек русская, фамилия только немецкая осталась, да любовь к отцу.

      – Он жив еще? – спросила Настя.

      – Помер. Годов пятнадцать назад. Он узнал, где дочка прячется, а когда помер, к Ягарье сюда стряпчий приезжал, наследство привез. Не знаем мы, что там, но, думаю, папенька единственную дочь без копейки не оставил. Оттого у нас и коровы завелись, и козочки, и свинки. И банька не сама по себе выстроилась. Не все гаданием да приворотом