Отец и мать. Александр Донских

не сразу понял, что глаза обложило влагой, – увидел Екатерину. И вот только что и вокруг, и в нём самом была тьма, жуткая непроглядность, а вышла любимая – увидел её ясной и светлой. Вся она сияет, свет от неё исходит. И дали, почудилось, разъяснились, и небо засветилось – не в приветствии ли. От души отхлынула тьма, губы тронуло улыбкой.

      Как прекрасна его любимая, как он ждал этой минуты!

      Сколько передумано там, в Иркутске, с какой ясной душой приехал он на родину, чтобы навсегда соединиться с любимой. Вот она! Подойди к ней, возьми её за руку, скажи припасённые для неё самые ласковые, самые сокровенные слова.

      – Катя! – в полшага шагнул он навстречу. – Катенька!..

      Но нечто невероятное произошло: она стремительно и строго взглянула на Афанасия. Он, застопорившись в полуметре, наткнулся взглядом на чёрный свет её невероятных прекрасных глаз. Оробел, совсем потерялся, оборвался на особенно любимом им, милуемом в мыслях слове «Катюша».

      – Я тебя не люблю, – произнесла она без чувств, ровно, холодно.

      – Меня… не любишь?..

      – Да, не люблю.

      – Ты чего, Катя, чего ты? Зачем же ты меня кувалдой по голове?

      Но она, казалось, не слышала, не понимала его слов. Была неумолима, страшно чужа:

      – Парень у меня есть. Полюбила его. Прощай.

      Он придержал её за локоток. Она не далась – отхлынула мягкой, но сильной волной.

      – Неправда! – выкрикнул.

      – Правда, – ответила тихо и ровно.

      – Кто он?!

      – Уходи.

      – Катя!

      Но её уже нет. Нет как нет.

      Не убежала – растворилась, погасла в пространстве земли и неба.

      Может быть, её не было и вовсе?

      Ни любви, ничего не было?

      И нет света. Пропал он, рассыпался во тьме, завяз в ней.

      И нет её прекрасных, невозможных, единственных на весь белый свет глаз, в которых огонь и темнота неделимы и едины, как неделимо и едино небо ночи со своими звёздами и планетами. Тишина. Куда ни посмотри – ночь.

      И в груди Афанасия ночь, непроглядность. Отполыхало, прогорело и остались одни чёрные угли и сажа. Не видит он ни неба, ни далей, ни даже дома Екатерины, перед которым стоит. Стоит, возможно, как на распутье герой сказки, остановившийся перед камнем, на котором судьбоуказующе начертано: «Направо пойдёшь…» Но герою сказки, видимо, всё же полегче – ему определено поступить по писаному. А что делать Афанасию? Кто для него напишет подсказку, укажет направление? Недавно рассказывал землякам, как надо жить, как следует понимать деятельность партии и правительства, товарища Сталина; говорил о том, чтó вычитал в газетах и услышал на лекциях. А самому как теперь жить? Куда идти, что делать, даже – что думать?

      Может быть, Афанасию снится ужасный сон? Может быть, нужно встряхнуться, чтобы проснуться? Проснуться и ожидать, сладко томясь сердцем, встречу.

      В доме свет не появился.

      Тишина и ночь.

      Нет, не сон. Но и на явь не похоже.

      Глава 21

      Побрёл