Радужный воронёнок. Марвика

заполняя кухню сверху вниз.

      – Я же говорила, – обрадовалась Таня. – Видишь, Володя, как красиво?

      Мальчик очень удивился, потому что его не так звали. Но промолчал, потому что Кира Львовна вдруг ласково охватила его сзади и произнесла:

      – Вовка, да неужто это ты? А я сзади тебя и не узнала. Прости меня, сынок! Как же мы давно не виделись-то с тобой! Как же я соскучилась-то по тебе!

      А мальчик вдруг как-то совсем по-вовкиному ответил:

      – Вы, мамаша, я вижу, очень-очень изменились. Раньше из вас слова ласкового не вытянуть, а теперь вот сынком меня называете.

      – Да я же, миленький, с утра до ночи на заводе штамповочном. Вечером еле-еле до дому дотащусь, папаша твой мне ещё нервы мотает, всё душу свою, войною изувеченную, водярой промывает. А ты мне дневник с двойками суёшь. Ну как тут не погорячишься! Ты уж прости меня, сынок. За прошлое. Теперь у нас всё по-другому будет.

      – Хорошо, прощаю, – соглашается мальчик. – Только вы меня теперь Вовкой не называйте…

      – А как, как тебя называть теперь, сыночек? – спрашивает из-за спины Кира Львовна.

      – А какое вам имя больше всего нравится? – вставляет вдруг из форточки Таня.

      – Ну-у, – протягивает задумчиво Кира Львовна, всё ещё держа мальчика в объятьях, – мне всегда казалось, что я тебя Вовкой назвала, потому что мне это имя нравилось. А теперь вижу, что я ошибалась. Не подходит тебе это имя, да и я сейчас припоминаю, что в молодости мне другое имя нравилось. Но я постеснялась тебя так назвать.

      – Так какое, какое же? – заволновалась Таня из окошка.

      – Эдмунд! – выдохнула Кира Львовна. – Я его однажды от очень начитанной соседки нашей Софьи Михайловны услышала. Её, правда, потом посадили. Очень кроткая старушка была – целыми днями читала, читала. Вот её и посадили. Я и испугалась тебя так назвать, когда ты родился. Ненашенское это имя. А теперь вижу, что неправа я была. Может, и судьба у тебя тогда по-другому сложилась бы. Как ты думаешь?

      – Называйте меня теперь, мамаша, Эдом, – предложил мальчик, потому что это имя ему вдруг приглянулось. – А вас-то мне как называть в свою очередь? У вас, может, тоже какие-то пожелания на этот счёт имеются?

      – А тебе как хочется, чтобы я называлась, Эд? – спрашивает Кира Львовна, и при этих словах мальчик вдруг чувствует, как он превращается в Эдмунда с благородной душой.

      – Я хочу, дорогая мама, чтобы звали вас Элеонорой, Норой! Вы согласны? – С замирающим сердцем ждёт он ответа.

      – Как же мне не согласиться, если тебе это имя приглянулось. Ты меня назови, а я почувствую, моё оно или не моё. Я думаю, что ты должен был бы угадать. У нас ведь одна мечта, чтобы всё у нас с тобою хорошо было, сыночек! – растроганно соглашается Кира Львовна.

      – Нора! Дорогая мама Нора! – всё ещё находясь в объятьях бывшей Киры Львовны, тепло произносит Эд.

      Поворачивается наконец от полностью выкипевшей кастрюльки и видит перед собой легко танцующую над полом (потому что ведь невозможно, чтобы активизировавшиеся в темноте тараканы бегали