Точка бифуркации. Николай Пономарев

К тому же отец заплатил пожертвование в фонд школы в троекратном размере.

      Моих друзей ничуть не смутило, что я стал жить не под боком, тем более что маршрутки от нас ходили почти до часа ночи. Мы постоянно катались друг к другу. Вот только мама просила обязательно ей звонить, если я задерживаюсь у Валерки позже восьми.

      Утренний автобус номер двенадцать был проходящим и шёл полупустым. Во-первых, микрорайон заселился ещё не полностью, во‐вторых, большинство уезжало немного раньше на маршрутках. Конечная, а в моём случае начальная остановка автобуса находилась в более дальнем посёлке с благообразным названием Цветнополье, имевшем дурную репутацию. Я оплачивал проезд и садился на заднее сиденье у окна. Эти сиденья как раз и сделаны для таких, как я. Обычно их занимают студенты или школьники. Они на возвышении, и взрослым туда лезть неудобно. В общем, заднее сиденье оказывалось никому не нужным, кроме меня и ещё одной девчонки. Сначала я не обращал внимания, но она перемещалась этим маршрутом каждый будний день, сидя недалеко от меня. Трудно не заметить – примерно моего возраста, плюс-минус год. В девятом классе девчонки не было, иначе обратил бы внимание раньше. Я из интереса рассматривал её. Волосы тёмно-русые, до плеч, сквозь них пробивалось ухо, чуть заострённое, отдалённо напоминавшее эльфийское. Однажды я так и сказал. Не помню, каким был ответ.

      Говорят, что большие глаза подкупают. Делают лицо детским, а это всем нравится. Не знаю, правда ли это, глаза я рассмотрел позже. Она большую часть поездки смотрела в окно, не отвлекаясь на меня. Овальное лицо с красивым высоким лбом, мягкими губами, ровным, чуть вздёрнутым носом можно было рассмотреть и в тот момент, когда автобус подъезжал, а я становился так, что оказывался у задней двери. Но глаза… У Мурзи глаза зеленоватые, миндальной формы, с крохотными морщинками в углах оттого, что она часто улыбается. У Вжик – карие, томные, чуть с поволокой, но небольшие, да она ещё и щурится, потому что у неё слабая близорукость, а очки не носит. Валеркины – светло-серые, будто выгоревшие на солнце. Когда я рассмотрел глаза этой девчонки, то они оказались большими и тёмными, обрамлёнными густыми ресницами. В них можно было увидеть отражение всего мира. Мне сложно подтвердить или опровергнуть аксиому больших глаз. Но что-то в этом есть.

      Весь сентябрь она проездила в клетчатой штормовке, джинсах-резинках и с небольшим рюкзаком за спиной. Выходила через три остановки после того, как я входил.

      Необходимости разговаривать у нас не было. Я, как мог, рассмотрел её, она наверняка – меня, каждое утро заходящего в салон автобуса через заднюю дверь. Я оплачивал проезд и садился неподалёку.

      Своеобразный ритуал. Я сажусь в автобус, и мы три остановки едем вместе. Шесть минут. Каждое утро. В этом для меня было что-то интимное. И никому я об этом не рассказывал. С друзьями и без того было о чём поговорить.

      Мурзя каждый