Блокада. Книга 2. Александр Борисович Чаковский

мною, но и по крайней мере начальником Генерального штаба. Не могу себе представить, что вы думаете иначе.

      Шапошников слегка покачал головой, склонился над лежащей перед ним картой так низко, что Кузнецов видел теперь только его коротко остриженные, разделенные посредине прямым пробором гладкие седые волосы. Потом поднял голову и тихо сказал:

      – Нет, голубчик, я не думаю иначе.

      – Тогда, может быть, вам кажется, что я неточно передаю приказ товарища Сталина? – с некоторой запальчивостью спросил Кузнецов и почувствовал себя так, точно тщетно пытается вытащить причиняющую острую боль занозу. – Или… или вы считаете такой приказ… преждевременным?

      Последние слова Кузнецов произнес с прорвавшейся в голосе надеждой, хотя прекрасно понимал ее тщетность.

      – Нет, Николай Герасимович, я так не думаю, – с горечью, но твердо сказал Шапошников. – Знаю, убежден, что ленинградцы будут защищать город до… последней возможности. И тем не менее сегодня положение Ленинграда очень тяжелое… На войне, в особенности такой, как эта, храбрость должна сочетаться с предусмотрительностью. Ну, а если немцам все же удастся ворваться в город?.. Что тогда? Разве можно допустить, чтобы враг вошел в ворота действующих заводов, поднялся на палубы боевых кораблей и обратил их орудия против тех, кто жив и продолжает сражаться?.. Простят ли это живые мертвым? Снимут ли защитники Ленинграда с себя ответственность за будущее вместе со своим последним вздохом? Нет, – печально покачал головой Шапошников и повторил: – Нет, Николай Герасимович. Мы с вами старые солдаты и знаем, что нет!

      – Но тогда почему же… – начал было Кузнецов, но осекся. Он хотел спросить: «Почему же тогда вы хотите устраниться от участия в том тяжелом, но неизбежном деле, ради которого я приехал к вам?..»

      Но Кузнецов не произнес этих слов, поняв, что они ни к чему; старый маршал сказал сейчас то, о чем и сам он размышлял, выехав из Кремля: как ни горек приказ Сталина, он правилен и неизбежен.

      Однако Шапошников, видимо, и без слов понял смысл обращенного к нему вопроса.

      – Потому, – тихо сказал он, – что война есть война, Николай Герасимович, и не мне говорить вам, что на войне может произойти всякое… – Он наклонился над столом, приближаясь к Кузнецову. – Ведь есть и другая сторона вопроса, назовем ее чисто практической. Вы готовы поручиться, что, получив наш приказ, какие-нибудь горячие головы там, на Балтике, не приведут его в исполнение раньше… крайней необходимости?

      – Борис Михайлович, – воскликнул Кузнецов, – настоящему моряку легче пустить себе пулю в лоб, чем самому затопить свой корабль!

      – Не сомневаюсь, голубчик, поверьте, не сомневаюсь! – согласно закивал головой Шапошников. – Но приказ есть приказ. И если тем, от кого будет зависеть его исполнение, покажется, – он сделал ударение на этом слове, – что захват Ленинграда немцами неизбежен, то…

      Маршал развел руками, откинулся на высокую резную спинку стула и продолжал:

      – Видите