Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир. Эрик Метаксас

начала Реформации считается обычно 31 октября 1517 года. Причина этого, разумеется, в том, что в этот день монах-августинец по имени Мартин Лютер прибил к дверям Замковой церкви в Виттенберге свои «Девяносто пять тезисов». Этот иконический момент стоит в ряду других исторических моментов, окрашенных ощущением отваги и вызова – как образ Колумба, втыкающего испанский флаг в девственную почву неведомого прежде континента.

      Проблема с этой красивой и волнующей душу картиной в том, что в действительности этого не было. Так часто случается с образами, запечатленными в коллективной культурной памяти: начав разбираться в том, что же произошло, понимаешь, что реальность была куда менее живописна.

      Мартин Брехт в своем непревзойденном труде о Лютере, изданном в 1981 году, объясняет, что сами тезисы были написаны до прославленного дня, однако на дверях знаменитого собора, скорее всего, оказались примерно двумя неделями позже[91]. И дата, и сама сцена дошли до нас из воспоминаний Меланхтона, написанных несколько десятилетий спустя. Однако в 1517 году Меланхтона в Виттенберге не было, и свое утверждение он основывал на том, что слышал за эти годы. Почему же именно с этой даты мы отсчитываем начало Реформации? По нескольким причинам, но прежде всего потому, что в этот день Лютер действительно сделал нечто, имеющее значение для всей последующей истории: отправил письмо.

      Отправить письмо – очевидно, действие слишком будничное, чтобы причислять его к великим моментам мировой истории». И, когда речь идет об отправке письма, вряд ли возможно ткнуть пальцем в какой-то конкретный момент – особенно если живешь, как Лютер, в мире без почтовых ящиков. Какой образ здесь подойдет? Лютер вручает письмо посыльному? Лютер задумчиво складывает исписанный лист? Эти скромные сценки никак не сравнить с громогласным ба-а-амс! – молотка, прибивающего к дверям, на всеобщее обозрение, исповедание истины. Удар молотка – отличная метафора: в нем есть сила, громкость, публичность. «Ба-а-амс!» – это то же, что: «Вот!», «Так!», «Есть!» и прочие междометия, чья односложность демонстрирует решительность и нежелание идти на компромисс.

      Кроме того, мы еще не упомянули: Лютер вывесил свои тезисы на дверях Замковой церкви не для того, чтобы их прочел весь мир, а с куда более скромной целью – дать знать академическому сообществу Виттенберга, что он предлагает провести ученую дискуссию (диспутацию, как тогда говорили) на означенную тему. Декларация эта была обращена не к миру – большая часть которого все равно не читала по-латыни – и даже не к Риму и не к папе. Она обращалась к другим богословам, знающим латынь, и сообщала только одно: по мнению Лютера, это важный вопрос, достойный исследования и дискуссии.

      Однако повесить этот разжигательный (в конечном счете) документ на дверях Замковой церкви в Виттенберге – разве не было в этом самом по себе вызова и смелости? В конце концов, Лютер посмел отвергать индульгенции на дверях той самой церкви, где его собственный князь, Фридрих Мудрый,

91

Brecht, His Road to Reformation, 201.