Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир. Эрик Метаксас

похожего Лютер до сих пор не видывал. Одно дело – в чем-то сомневаться и задаваться вопросами; но что сказать о священниках, совершающих таинства с презрительным равнодушием, иной раз даже с откровенными богохульствами и насмешками над тем, что делают? Виделось в этом что-то дьявольское. Прежде всего, Лютер заметил, что мессы здесь служатся прямо-таки со сверхъестественной быстротой: даже он, прекрасно знающий текст службы, не мог разобрать в нем ни слова. Можно было подумать, священников в Риме тайно заменили рыночными торговцами, чей главный талант – умение говорить быстро и без умолку! Лютер привык приступать к мессе с благоговением, почти со страхом – и такое бесцеремонное отношение к ней наполняло его ужасом. Что же называть «мертвой верой» или «мертвыми делами», если не это искореженное, обессмысленное священнодействие во всем его фарисейском уродстве? Лютер ясно видел: в этих священниках нет ни капли уважения к тому, что они делают, – они лишь спешат сбросить с плеч эту надоевшую обязанность и устремиться к каким-нибудь более важным или приятным делам. Официально месса не могла занимать менее двенадцати минут; однако Лютер вспоминал, что в базилике святого Себастьяна служилось по семь месс в час – следовательно, каждая меньше девяти минут. И когда сам Лютер служил мессу, следующий в очереди священник, сгорая от нетерпения, буквально дышал ему в спину: «Быстрее, быстрее! – приговаривал он и саркастически добавлял: – Отпусти уже Мадонну к ее Сыну!» – шутка о пресуществлении Святых Даров. Там же, в Сан-Себастьяно, наблюдал Лютер и совсем безумную сцену: двое священников служили мессу одновременно, у одного и того же алтаря, отделенные друг от друга лишь живописным полотном.

      От других монахов Лютер слыхал соблазнительные истории, смущавшие его невинную и благочестивую душу. Вспоминал он, например, как на одной трапезе монахи покатывались со смеху, рассказывая друг другу, что иногда на мессе вместо формулы пресуществления произносят богохульные слова: «Panis es et panis manebis, vinum es et vinum manebis» – «Хлеб ты и хлебом останешься, вино ты и вином останешься». Для Лютера пресуществление было великим, несказанным чудом, святыней, за которую он готов был жизнь отдать, – как отдали жизнь за веру многие христиане в минувшие века; слыша такое, он не знал, что и думать. Обмениваясь такими шутками, монахи, должно быть, даже не подозревали, что кто-то за столом не разделяет их вольнодумства. Куда ни падал взгляд Лютера – отовсюду отвращался в ужасе; везде видел он, говоря его собственными словами, «хаос, грязь и бесстыжих священников, что мочились на глазах у людей и открыто ходили к шлюхам».

      Прежде чем спрашивать, неужели никто, кроме Лютера, этого не замечал – вспомним, что всего за пять лет до того Рим посетил Эразм Роттердамский и обнаружил в нем такие же ужасы. «Собственными ушами моими, – рассказывал Эразм, – я слышал самые отвратительные богохульства против Христа и Его апостолов. Многие мои знакомые слышали, как священники из курии провозглашали мерзости во всеуслышание, иной раз даже на мессах,