Плыл по морю хариус. Владимир Холодок

меня скорее в нос и лоб.

      Поеду я в Алупку,

      там все без полушубков,

      и я там загорю, как эфиоп.

      Я деньги взял в чулане,

      над ними вечерами

      мечтал, теперь прощай, велосипед!

      Жена всплакнула малость,

      а что ей оставалось?

      Рукой покорной погрозила вслед.

      Вокзал гудел, как улей,

      мужчину там разули –

      хулиганье! Мне жалко мужика.

      Отдал ему я кеды,

      он их надел покеда,

      представился: «Григорьев из ЦК».

      – А что ж ты не спецрейсом,

      не воздухом, а рельсом?

      В вагоне ехать суток полторы.

      Он оглянулся ловко,

      шепнул: «Командировка.

      Не спрашивай про это до поры».

      Его я принял в пару:

      один погибнет парень,

      на всем готовом он сидит в ЦК,

      отвык от нашей жизни,

      живет при коммунизме,

      а тут реальность схватит за бока.

      Мы встали за билетом,

      но стало ясно – где там!

      Кругом толпа, жара и мишура.

      Как зверь, я рвался к кассе,

      мне кто-то нос расквасил…

      Взял в общий два. В Алупку! В Крым! Ура!

      В вагон наш проводница,

      с глазенками девица,

      втолкнула пассажиров сотни две.

      С Востока ехал дембель,

      глушил вино под крендель,

      Григорьев ужаснулся – скотник-де.

      В портяночном настое

      доехали мы стоя,

      Григорьева я вынес на руках.

      Он лёг под первый тополь

      и крикнул: – Симферополь!

      Как далеко ты, сволочь, от ЦК.

      Он стал искать бумажник,

      но побледнел весь ажник,

      сказал: «Украли». Сделался суров.

      Потом издал он вопль,

      из носа вытек сопль:

      – Ну как же так? Ведь нет у нас воров!

      Добавил: – Вот так ребус.

      Мы сели на троллейбус.

      Григорьев ехал молча и потел.

      В Алупке комнатёнку

      мы сняли за пятёрку,

      пошли на пляж, где море разных тел.

      Сказал, вздохнув, Григорьев:

      – И наши все на море,

      в Ливадии балуют до утра.

      Едят икру и сёмгу,

      а завотделом Сёмка

      лакею тычет в морду осетра.

      Живём не хуже негров,

      ведь сколько в наших недрах

      и золота, и нефти, и угля.

      На нас Массандра пашет,

      Дюрсо Абрау – наше,

      вина как грязи, только потребляй.

      Я молвил с интересом:

      – Молчит об этом пресса,

      зато о показателях орём.

      Вот мы с тобой у тётки

      живем не по путёвке,

      А ваши тоже едут дикарём?

      И если да, то сколько

      вы платите за койку?

      И как спиртное? Тоже до семи?

      Когда берёшь бутылку,

      не чешешь ли в затылке,

      челом не бьёшь таксисту до земли?

      В палате цен кто служит,

      наверное, не тужит,

      вздувая цены на процентов сто.

      Я слышал, замминистра

      за воровство –