Гордиев узел. Бернхард Шлинк

друг на друга. Одним движением он стащил с себя пуловер, рубашку и футболку, вторым – брюки, трусы и носки. Они любили друг друга, засыпали, а проснувшись, сразу же вновь разгорались от поцелуев и прикосновений. Сев на него верхом, она медленно двигалась и, когда его возбуждение усиливалось, на несколько секунд замирала. За окнами сгущались сумерки, ее лицо и тело мерцали в полутьме, и он не мог насмотреться на нее, но то и дело закрывал глаза от блаженства и острого ощущения любви. Он тосковал по ней, хотя она была рядом.

      – Если у меня будет от тебя ребенок, ты ведь будешь присутствовать при родах, правда? – спросила она серьезно.

      Он молча кивнул. Говорить он не мог: по щекам у него катились слезы.

      – Ты переедешь ко мне?

      Он задал этот вопрос перед Боньё. Она смотрела на дорогу и не отвечала. Потом сняла руку с его бедра и закрыла лицо ладонями. На вершине горы он остановился и выключил зажигание. Боньё остался позади, а перед ними, еще объятое утренней тенью, зияло ущелье, которое перерезáло Люберон. Он ждал, не решаясь повторить вопрос или отвести ее руки от лица, боясь прочесть на нем какую-нибудь горькую истину. Наконец она заговорила, не отнимая рук от лица, каким-то незнакомым, чужим голосом, бесцветным, испуганным, голосом маленькой девочки:

      – Я не могу переехать к тебе, Георг… Не спрашивай меня ни о чем, не допытывайся – я не могу! Я бы рада была, с тобой так хорошо, с тобой все хорошо, но… я не могу! Пока. Я буду приходить к тебе часто, и ты можешь приходить ко мне. Но сегодня… Высади меня, пожалуйста, у моего дома, мне надо быстро переодеться – и в контору. Я позвоню тебе.

      – Ты не едешь в контору? А машина?

      Георг хотел спросить совсем о другом.

      – Нет. – Она отняла руки от лица и вытерла слезы. – Ты высадишь меня и оставишь машину перед конторой. Я с удовольствием пройдусь пешком. Поехали.

      – Франсуаза, я ничего не понимаю. После всего, что произошло…

      Она бросилась ему на шею:

      – Это было прекрасное время! И я хочу, чтобы все так и осталось, чтобы ты был счастлив. – Она поцеловала его: – Поехали! Пожалуйста!

      Он включил зажигание и тронулся. На окраине Кадене он высадил ее у виллы, где она снимала квартиру управляющего. Он хотел внести в дом ее сумку, но она отказалась. В зеркале он видел, как она стояла перед железной решеткой ворот, между двумя увенчанными шарами каменными столбами, от которых в обе стороны вела старая густая самшитовая изгородь. Она подняла руку и помахала ему, кокетливо пошевелив пальцами.

      7

      Булнаков встретил его с озабоченным лицом:

      – Проходите, мой молодой друг, проходите, садитесь.

      Он тяжело опустился в кресло за письменным столом и указал рукой на стул напротив. На столе лежала раскрытая газета.

      – Отчет о конференции вы можете представить мне в один из ближайших дней, это не к спеху. Прочтите вот это. – Булнаков взял газетный лист и протянул его Георгу. – Вот здесь, я отметил.

      Сообщение было коротким.