Последний срок. Валентин Распутин

рублей на дом, когда ставили, и то много было, до сегодняшнего дня не расплатились. А тут тысяча. Я понимаю, можно ошибиться, набежит там тридцать, сорок, ну, пускай сто рублей, но откуда тысяча? Ты, видать, на этой работе давно, должен знать, как это получается.

      – Не знаю, – покачал головой ревизор.

      – А не могли ее сельповские с фактурой нагреть?

      – Не знаю. Все могло быть. Я вижу, образование у нее небольшое.

      – Какое там образование – грамотешка! С таким образованием только получку считать, а не казенные деньги. Я ей сколько раз говорил: не лезь не в свои сани. Работать как раз некому было, ее и уговорили. А потом как будто все ладно пошло.

      – Товары она всегда сама получала или нет? – спросил ревизор.

      – Нет. Кто поедет, с тем и заказывала.

      – Тоже плохо. Так нельзя.

      – Ну вот…

      – А самое главное: целый год не было учета.

      Они замолчали, и в наступившей тишине стало слышно, как в спальне все еще всхлипывает Мария. Где-то вырвалась из раскрытой двери на улицу песня, прогудела, как пролетающий шмель, и стихла – после нее всхлипы Марии показались громкими и булькали, как обрывающиеся в воду камни.

      – Что же теперь будет-то? – спросил Кузьма, непонятно к кому обращаясь – к самому себе или к ревизору.

      Ревизор покосился на ребят.

      – Идите отсюда! – цыкнул на них Кузьма, и они гуськом засеменили в свою комнату.

      – Я завтра еду дальше, – придвигаясь к Кузьме, негромко начал ревизор. – Мне надо будет еще в двух магазинах сделать учет. Это примерно дней на пять работы. А через пять дней… – Он замялся. – Одним словом, если вы за это время внесете деньги… Вы меня понимаете?

      – Чего ж не понять, – откликнулся Кузьма.

      – Я же вижу: ребятишки, – сказал ревизор. – Ну, осудят ее, дадут срок…

      Кузьма смотрел на него с жалкой, подергивающейся улыбкой.

      – Только поймите: об этом никто не должен знать. Я не имею права так делать. Я сам рискую.

      – Понятно, понятно.

      – Собирайте деньги, и мы постараемся это дело замять.

      – Тысячу рублей, – сказал Кузьма.

      – Да.

      – Понятно, тысячу рублей, одну тысячу. Мы соберем. Нельзя ее судить. Я с ней много лет живу, ребятишки у нас.

      Ревизор поднялся.

      – Спасибо тебе, – сказал Кузьма и, кивая, пожал ревизору руку. Тот ушел. Во дворе за ним скрипнула калитка, перед окнами прозвучали и затихли шаги.

      Кузьма остался один. Он пошел на кухню, сел перед не топленной со вчерашнего дня печкой и, опустив голову, сидел так долго-долго. Он ни о чем не думал – для этого уже не было сил, он застыл, и только голова его опускалась все ниже и ниже. Прошел час, второй, наступила ночь.

      – Папа!

      Кузьма медленно поднял голову. Перед ним стоял Витька – босиком, в майке.

      – Чего тебе?

      – Папа, у нас все в порядке будет?

      Кузьма кивнул. Но Витька не уходил, ему надо было, чтобы отец сказал это словами.

      – А как же! –