И про тебя там написано. Алина Бронски

замечательно читали, – соврала я.

      – Спасибо, – она прекрасно поняла, что я вру.

      – Как я уже сказала, мне бы очень хотелось купить вашу книгу.

      – Да, пожалуйста.

      – У меня есть двадцать евро.

      – Она стоит 14,95.

      Я торжествующе выудила из кармана двадцатку, разгладила ее и положила на стол перед Леей Эриксон.

      – Сдача у вас будет?

      – Я же сказала, что не продаю книги. Я их пишу.

      – Так мне надо пойти в книжный или что?

      Она откинула сальные патлы. В меня вперились два голубовато-стальных глаза.

      – Мне все равно, – ответила она.

      Ну вот это уж наглость! В конце концов, она пишет книги, чтобы зарабатывать деньги, ей не может быть все по барабану.

      – Да вы радоваться должны, что кто-то эту лабуду готов читать!

      Глаза вновь исчезли за волосами. Она защелкнула сумку и направилась к двери, где пробка уже рассосалась. Моя двадцатка лежала на столе, и никому до нее не было дела, как до расплющенной трамваем бутылочной крышки.

      – Эй, вы! Как вас там? Лея!

      Эта тупая овца даже не обернулась.

      В автобусе я сидела рядом с Петровной и рвала на тысячу клочков флаер «Недели книги», который прихватила на выходе из библиотеки. Две трети учеников, как и ожидалось, после чтений испарились. Фрау Майер обреченно смотрела на жалкие остатки класса. Пусть спасибо скажет, что хотя бы мы возвращаемся с ней в школу, – так нет, она еще рожи корчит.

      – Ты слушала, что эта швабра читала? – спросила я Петровну. – Поняла, о чем там?

      – Ну так себе. Развод, все такое.

      – Не только. Там про девчонку было.

      – Я потрясена, – зевнула Петровна.

      – Нет, ты послушай. У нее все как у меня. У этой девчонки из книги.

      – Офигеть. – Если она продолжит в том же духе, то скоро вывихнет челюсть.

      – Нет, правда, Петровна! И говорит она то, что я всегда говорю.

      – Да каждый второй несет такую же чушь, как ты.

      У меня возникло чувство, что она просто не желает меня понимать.

      – И имя-то какое чудное – Лея Эриксон, – зашла я с другой стороны.

      – Точняк псевдоним.

      – Что-что?

      – Ну, на самом деле она наверняка какая-нибудь Клаудия Мышепуккер. И издательство придумало ей имечко получше. Они всегда так делают – все приукрашивают. Чтобы люди над ней не ржали, а решили: клевая тетка, надо купить ее книжку.

      Ничего клевого в этой тетке не было. Но смеяться мне тоже как-то не хотелось.

      Фрау Майер, покачиваясь вместе с автобусом, подошла к нам.

      – Я хотела спросить, как тебе эта книга, Ким, – проговорила она. Взгляд у нее был доброжелательный, из серии «Если поднапряжешься чуток, так и быть, четверку с минусом поставлю».

      – А что сразу я? – недоверчиво пробормотала я. С чего она ко мне привязалась?

      – Я наблюдала за тобой. Ты слушала очень внимательно.

      – Ну а что мне еще было делать?

      – Я никогда не видела на лице у ученика такого выражения.

      Я рефлекторно схватилась за подбородок,