Жив ещё Эмиль из Лённеберги!. Астрид Линдгрен

просто так, но папа нахмурил брови:

      – Купи да купи! Только и слышу. Разве я не купил тебе недавно мятных леденцов на целых десять эре? В день твоего рождения, в январе, неужто забыла?

      Эмиль как раз подумывал попросить у папы монетку – не ехать же на аукцион без единого эре в кармане, – но теперь это само собой отпало. Время было самое неподходящее. Это он понимал. Во всяком случае, если просить, то не теперь, когда все спешили и папа, готовый тронуться в путь, уже сидел в большой тележке, на которой возили молоко. «Но чего нельзя получить так, можно раздобыть иначе», – подумал Эмиль. С минуточку он напряжённо размышлял, а потом сказал:

      – Езжайте вперёд, а я прискачу следом на Лукасе!

      Папа Эмиля сразу заподозрил неладное, но ему хотелось уехать поскорее, и он сказал:

      – Давай, давай, а то и вовсе оставайся дома! Спокойней будет!

      Он щёлкнул кнутом, и лошади понеслись. Альфред помахал Эмилю, Лина – маленькой Иде, а мама закричала папе:

      – Глядите не поломайте там руки-ноги, возвращайтесь домой целёхоньки!

      Мама сказала это, потому что она тоже знала, какие безобразия творятся порой на аукционах.

      Пока молочная повозка не скрылась за поворотом, Эмиль стоял в дорожной пыли и глядел ей вслед. Но потом он заторопился, так как надо было срочно раздобыть денег. Как ты думаешь, что он для этого сделал?

      Если бы ты жил в Смоланде и был ровесником Эмиля, ты бы знал, сколько ворот стояло, к счастью, в те времена на дорогах. Их ставили для того, чтобы быки, коровы и овцы каждого смоландского крестьянина паслись только на пастбищах своих хозяев. А может, и для того, чтобы смоландские малыши могли хоть изредка заработать монетку в два эре, открывая ворота какому-нибудь ленивому крестьянину, которому надо было проехать дальше, но не хотелось слезать с повозки и самому отворять ворота.

      Были ворота и в Катхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведывался из прихода. Лишь один хутор лежал ещё дальше Катхульта – Бакхорва, где как раз и должен был состояться аукцион.

      «Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот», – решил Эмиль, этакий плутишка.

      Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал – подумать только! – целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова их отворять.

      Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, потому что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на десять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались.

      А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед самой мордой его сивой кобылки.

      – Чего затворяешь ворота! – закричал он.

      – Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.

      – Чего ж ты в такой день не оставишь