Дом, в котором нет никаких подвалов. Тамара Николаевна Земляная

домой. Он выдохнул шумно, и ему захотелось выйти из дома: просто, чтобы убедиться, что такая возможность у него есть, просто чтобы увидеть звёздное небо, почувствовать сладкий ночной запах гиацинтов. Он хотел пройти на кухню, съесть вишневый пирог из пластикового контейнера, который Летти принесла с работы. Он хотел прийти в спальню Летти, чтобы услышать ее сонное дыхание и окончательно понять, что он вернулся к ней. Но ему почему-то было страшно все это делать: ему казалось, что стоит пошевелиться, как мираж вокруг него растает, холодную камеру зальет беспощадный свет, ворвутся полицейские с дубинками, наручниками и свистками. Когда он всё-таки решился, то вышел, крадясь и вздрагивая от каждого шороха, в коридор. Он вошел в ванную, щелкнул несколько раз выключателем, но лампочка перегорела, и для света он оставил открытой дверь. Ланс долго плескал себе в лицо холодную воду, сделал несколько ледяных глотков.

      Ему стало легче физически, но усилилось желание увидеть и услышать сестру. Убедиться, что она в безопасности, что никто не стоит над ней с ножом, раскачиваясь с пятки на носок, бормоча что-то себе под нос.

      Он вздрогнул. Он почти не боялся за неё, пока был в тюрьме, но теперь, когда она была так близко, ему казалось, что с ней непременно случится зло.

      – Глупости. Я убил его. Он не придёт.

      И всё-таки, ему хотелось войти в её комнату, удостовериться, что с ней всё хорошо, лечь в изножье её постели или на полу возле, чтобы никто и ничто, никакое зло не могло пройти через него, пока она спит. Невероятным усилием воли он преодолел это желание, вернулся гостиную на свой скрипучий диван. Он видел, что она встретила его напряжением и, возможно, не будет рада такой его заботе. Он лег, укрылся плотно одеялом несмотря на то, что весь пропотевал под ним, и притянул колени к груди, как больной ребенок.

      Ланс думал, что не сможет заснуть и уж точно встанет утром первым, но разбудил его запах еды – Летти готовила яйца на завтрак. Пузыристый запах просачивался сквозь дверь, обещал покой и тепло. Ланс встал, надел свою вчерашнюю, пропахшую дорожным потом одежду – другой у него не было – вышел на кухню. На ней было горчичное платье, и она была босая. Ланс сглотнул – в детстве они тоже ходили босиком, потому что так было тише, но сейчас крутой подъем ее белых ступней обозначал что-то совсем другое, а что – он не мог разгадать.

      Она кивнула ему, указывая на стол, и сказала:

      – Садись, сейчас все будет.

      Он чувствовал себя слишком неловким для этого маленького дома, для этого крохотного стола, для этих занавесок в цветочек, для этой хрустальной вазы с искусственными цветами. Он послушно сел, почесал щеку, которую колола отрастающая щетина – подумал мимоходом, что кроме одежды, нужно ещё купить безопасную бритву – у Летти не может быть таких вещей. Щетка, зубной порошок и запас белья у него был, а вот бритва…

      – Ты встала так рано, – сказал он.

      – Я же работаю на почте, разношу письма рано утром. Зато к обеду почти свободна. В выходные по привычке вскакиваю также.

      Ланс улыбнулся