Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки. Сборник

спрятать оружие под одеждой. Некоторые пытались рвануться с разгрузочного трапа и бороться с эсэсовцами, но без оружия их попытки были всегда обречены.

      То, что я сегодня жив и пишу эти мемуары – это [благодаря] событию, произошедшему в сентябре 1943 г.: прибытие в Собибор Александра Печерского (Саши). Саша, советско-еврейский военнопленный, был доставлен в Собибор из минского трудового лагеря. Он был образованным человеком и офицером Красной Армии. Когда состав, где он находился, прибыл в Собибор, немцы спросили, есть ли среди заключённых «Schreiners» или «Tischlers»(плотники или краснодеревщики), и Саша, высокий мужчина, сказал, что он плотник. Хотя он ничего не смыслил в плотницком деле, этой ложью в тот момент он спас себе жизнь. Немцы забрали его и некоторых других из множества прибывших узников, обречённых на смерть, и бросили к нам в барак. Саша выкинул офицерские документы и знаки отличия, потому что узнай немцы, что он советский офицер, они бы тут же от него избавились. Немцы убивали образованных людей и в первую очередь офицеров, как и партийных комиссаров»[99].

      Несколько свидетельств упоминают тип психологического сопротивления, который был знаком того, что узники не хотели сдаваться и верили, что скоро Германия будет побеждена. Охранники и эсэсовцы понимали, что их дни сочтены. Иногда попытки побега были успешны, и сама мысль об этой возможности восстанавливала самосознание людей, которое немцы так жаждали уничтожить. Как сказала выжившая в Собиборе Эстер Рааб в интервью Музею памяти Холокоста в США: «Мы были так глубоко в лесу, что никто и знать не знал, что там что-то происходит. Так что мы начали думать о восстании и о мести, я думаю, это то, что поддерживало нас. Хотя это была глупая мысль, <…> это давало нам смелость выживать, действовать, потому что мы планировали, планировали. Планы фактически ничего не меняли, но мы планировали и видели себя на свободе, и видели нацистов перебитыми, и это поддерживало нас»[100].

      В том же интервью Рааб вспоминала, как говорила с Фельдхендлером, другим лидером восстания и главным организатором подпольного движения, о планируемом побеге: «Он сказал, что должен быть способ. И мы пытались, мы начали планировать, и ходить на собрания, куда ходило всего несколько человек, потому что надо было быть очень осторожными <…> Возвращаясь, ты чувствовал, что делаешь что-то, планируешь что-то, пробуешь что-то. Если тебе удастся – будет замечательно. Если нет, ты словишь пулю в спину, и это лучше, чем отправиться в газовую камеру. Я пообещала себе, что никогда не отправлюсь в газовую камеру. Я побегу, я побегу – станут ли они тратить на меня пулю? И мы начали организовывать и говорить, и это делало нас снова живыми, знаете, может, нам удастся отомстить за тех, кто уже не может»[101].

      Подруга Рааб Зельда Метц сказала Нович: «Мы все хотели сбежать и поведать миру о преступлениях в Собиборе. Мы верили, что, если люди узнают об этом, нацистская Германия будет стёрта с лица земли. Мы думали, что, если человечество узнает о нашем

99

Wewryk K. Ibid. P. 92.

100

United States Holocaust Memorial Museum. RG-50.042*0023. Interview Esther Raab, 1992.

101

Ibid.