Моше и его тень. Пьесы для чтения. Константин Маркович Поповский

Мне надо сначала собраться, мне надо сначала понять, мне надо осмыслить, осознать, продумать!.. Кто я?.. Где я?.. Зачем, зачем?..

      Анна: А что же это вы, интересно, раньше думали, когда носились тут за мной, как угорелый?

      Этингоф: Я заблуждался, заблуждался… Мне следовало бы сначала все обдумать, все взвесить, все оценить…

      Анна: Глупости, глупости… Чего вы собираетесь осмысливать, когда еще ничего не случилось?

      Этингоф: По-вашему, это ничего? (Пытается вырваться). Ничего?

      Анна: Лежите, лежите… Разве вам тут плохо лежится?

      Этингоф: Не в том дело, не в том дело!.. Вы просто не понимаете, что во мне бушуют мысли!.. Океан мыслей! Монблан мыслей!.. Гольфстрим мыслей, форменный Гольфстрим!.. И я не хочу, чтобы этот Гольфстрим превратился в маленький и грязный ручеек только потому, что мы неправильно истолковали импульс, который посылает нам природа!.. (Тоскуя). О, если бы знать!.. Если бы знать!..

      Анна: Какой интересный! (Пытается вновь поцеловать Этингофа).

      Этингоф (сопротивляясь): Нет, нет!.. Пустите!.. Нам следует сначала все понять, все оценить, все осмыслить…

      Анна: И к тому же еще изучить, освоить, уяснить и записать… Интересно, кто это тут у нас такой умный лежит?..

      Этингоф: Где?

      Анна (шипя, Этингофу): Да вот же, вот!

      Этингоф: Это я тут лежу…

      Анна: Вот и лежите себе, ради Бога, но только молча, молча, если не хотите все испортить!..

      Этингоф (скорбно): Мой Гольфстрим!.. Мой Гольфстрим!..

      Анна (в восторге): Боже, какой же вы непослушный!.. Я ведь сказала вам, молча, молча… (Закрывает Этингофу рот поцелуем).

      Пауза. Длится поцелуй.

      (Оторвавшись от Этингофа): А теперь молчите, молчите!.. Потому что вы только все испортите своими умными разговорами!.. Зачем они вообще нужны, эти смешные слова, из которых нельзя приготовить даже яичницу?.. Нет! Нет!.. Вы будете молчать, а я буду вас любить, но только молча, молча, чтобы было слышно, как все тонет в этом молчании, которое уносит нас отсюда прочь, прочь…

      Этингоф (слабея): Прочь… прочь…

      Анна: Только молчите, молчите…

      Этингоф: Я молчу, молчу…

      Анна (восторженным шепотом): Боже, какой ты милый, милый, милый! (Целует Этингофа).

      Из кладовки, между тем, появляется Бог. В руках его раскрытый веер. Бесшумно подойдя ближе, он какое-то время стоит, рассматривая лежащих, затем негромко кашляет, давая знать о своем присутствии. От неожиданности Анна визжит.

      Этингоф (вскакивая): Тебе-то тут что надо, господи?.. Я ведь сказал, сиди в кладовке! (Широко распахнув халат и загораживая им Анну). Спрячьтесь, спрячьтесь за мой халат, потому что от этого самодура можно ожидать чего угодно!

      Бог: К чему эти смешные слова, Этингоф?.. Я просто проходил мимо, потому что мне захотелось немного подышать свежим воздухом!.. В квартире душно. (Опускаясь на стул и демонстративно обмахиваясь веером). Может быть, у вас другое мнение, но лично я не нахожу в этом желании ничего преступного.

      Анна: Я сейчас оденусь, оденусь!.. (Быстро надевает за спиной