Первые грёзы. Вера Новицкая

своих соседушек. Миновав балкон и гостиную, я, удивлённая, останавливаюсь в дверях столовой. За круглым столом мне видна комфортабельно расположившаяся белая спина, коричневый кусок затылка, чёрные стриженые волосы и чёрная, широкая лента, придерживающая подвязанную левую руку; правая же добросовестно над чем-то работает. Я в недоумении, не более ли благоразумно обратиться вспять, но появление моё, по обыкновению, услышано.

      – А, Мусичка, вот кстати! А нам такой приятный сюрприз: Nicolas неожиданно приехал, – радостно сообщают старушки.

      При их словах белая спина приподнимается, правая рука усиленно возит по физиономии салфетку, и взору моему взамен коричневого затылка представляется столь же коричневая физиономия.

      – Боже мой, вы откуда взялись?! – удивлённая, спрашиваю я: передо мной собственной персоной Коля Ливинский, который здесь называется «Nicolas».

      – Как? Вы знакомы? – радуются почему-то старушки.

      – Ну да, и даже очень.

      Я всё же рада, что таинственным незнакомцем оказался именно он, – мало ли какое замороженное чучело могло приехать. Минутная суматоха устранена, все опять сидят. Раненый воин наш добросовестно «трудится над курчонком» и, надо полагать, уже не первым, о чём свидетельствуют три обглоданные ножки среди груды прочих косточек.

      – Вы что ж это, с войны? – указываю я ему на чёрную перевязь.

      – Да, прямёхонько; воевал с собственной неловкостью и, как видите, вышел не победителем. Прислан сюда на попечение родных и «добрых знакомых».

      – Но что же с вами именно?

      – Да, видите ли, умудрился так ловко прыгнуть с лошадки, что руку вывихнул: хорошо ещё, что не переломал, – отвечает он, не выпуская из здоровой руки куричьего крылышка.

      – Да, конечно, – соглашаюсь я. – Главное же, что это печальное событие не отразилось, слава богу, на вашем аппетите, – больше не выдерживаю я. Все смеются.

      – Да я, собственно, уже почти сыт. Много ли человеку надо: два-три, ну, скажем, четыре цыплючка´ (больше я сразу никогда не съедаю) и ублаготворён человек, – никто не видал, как Бог напитал. Hу-с, а теперь, подкормившись, я чувствую некоторую бодрость и прилив сил, поэтому, если тётушки позволят встать, мы бы немножко в саду погуляли.

      – Конечно, Nicolas, пожалуйста. Но ты, может быть, ещё чего-нибудь скушал бы?

      – Ma tante!!! – трагическим голосом восклицает Николай Александрович, делая выразительный знак глазами в мою сторону. – Вы меня губите… при барышне!.. – затем, нагнувшись к её уху, громким шёпотом: – Только вы, ма-тантик, всё же ещё не приказывайте со стола убирать, гм… гм… Чего, знаете ли, на свете не случается, да ещё с воином, да раненым, да после такого перегона. Но это… между нами… гм… гм…

      – Хорошо, хорошо, – смеётся Ольга Николаевна, – а пока поди с Мусичкой в сад, она тебе его покажет.

      – Всё же это чрезвычайно интересно, что мы с вами так неожиданно встретились, – уже в саду говорит он.

      – Да, страшно потешно, – соглашаюсь я. – И главное, сто раз слышу: вот приедет Nicolas!