В тени креста. Максим Владимирович Греков

тех еретиков не велика польза, покуда они не назвали своих хозяев, а те, не выдали себя делом.

      – Именно так и сказал боярин Дмитрий, поэтому греки ждут, что их хозяева скоро объявятся, – согласно кивнула Мирослава.

      – Боярин Дмитрий? – Софья изогнула бровь дугой.

      – Да, молодой Ласкарёв, он с вестями приходил, сам весь пригожий….

      – Ах, оставь эти бабьи разговоры: «пригожий», – недовольно осадила свою слугу Софья. – Ты вот что – скажи Ласкарям, пусть хорошенько тряхнут сидельцев. Но главное, пусть расплетут те ниточки, что от сих еретиков-заговорщиков ведут к Волошанкиному двору. Да и про братьев Курицыных пусть не забудут. Из всех врагов моих, эти двое самые опасные. Прочие, кои злоумышляют супротив меня хоть и злы, но не столь хитры. А с этими тяжко, близко они к государю и коварству их нет предела. Мыслю я, что еретики свою крамолу творили не без их наущений.

      – Всё сделаю, как велишь, сегодня же передам.

      – Будь настороже, действуй с опаской, – как будто в забытье, прикрыв глаза, проговорила государыня.

      – И Ласкарёвых опасаться? – с недоумением переспросила боярыня.

      – Этих…, пожалуй, нет, – Софья открыла глаза и снова отпила из чаши, – их род издревле служил нам. Но, в наше время не в чём нельзя быть уверенной до конца. Поэтому, ты пригляди за этим «пригожим», как бы чего лишнего не сказал, или не сделал. Старый Феодор Ласкарь – тот хитрее лисы и опаснее лесного волка будет, но молодого я в деле не знаю.

      – Как пожелаешь, государыня, – с поклоном ответила Мирослава.

      – Ступай же, – коротко обронила великая княгиня.

      Пока Мирослава шла к двери, она пристально смотрела ей в след. «Кто бы мог подумать…», – пронеслось в голове Софьи, «Кто бы мог подумать, что такая нескладная на вид баба, высокого роста, вся белёсая, с крепкими как у дворового мужика руками и впалой грудью – станет такой преданной и ловкой слугой. Воистину, неисповедимо провидение господне», – великая княгиня истово перекрестилась.

* * *

      К вечеру ударил первый настоящий мороз.

      Уже миновав кузнечную слободу, Иван продолжал мысленно ругать старого монаха, что указал такое место для встречи. «Ну, если слукавил старый чёрт – с живого шкуру спущу». Он даже несколько раз подумывал о том, не повернуть ли назад, но каждый раз одёргивал себя.

      Вот и последняя кривая улочка с покосившимися домами и сараями уже кончилась, дорога превратилась в еле заметную в темноте тропку. Впереди только поле, да перелесок. «Тьфу напасть, слукавил-таки проныра, нет тут никакого жилья далее…», – Берсень остановил коня и прислушался, – где-то вдалеке брехали собаки, морозный ветер дул резкими пронзительными порывами и более ничего.

      Досадливо хлестнув коня, Берсень проехал ещё вперёд и заметил далеко впереди одинокий огонёк. «Постучу и узнаю, коли не скажут дорогу к бабке, завтра найду старого попа и поквитаюсь». Иван, чтобы согреться, а может от злости, рысью подъехал к низкому домику с покатой крышей, что утопал в снегу