Бабьи подлянки. Надежда Нелидова

по частному сектору, среди бревенчатых домиков. У одного, на старую крышу которого прилегла кривая толстая пыльная черёмуха – того гляди проломит, – остановились.

      Блондин выскочил, распахнул дверцу перед Ниной. Откланялся и уехал. Так. И машина, выходит, не жениховская…

      Сени щелястые, покосившиеся. В избе яркий, режущий глаза электрический свет – это потому, что под потолком голая лампочка. Нина отвыкла от такого: у неё в доме мягкий уютный, рассеянный полусвет. Всюду голубые, розовые, зелёные бра, торшеры.

      За порогом гостью встречали пожилые мужчина и женщина. У обоих стёртые какие-то, не запоминающиеся лица. Отец и мать жениха. Женщина испуганно прятала под фартуком руки на животе.

      Сразу повели в кухоньку, усадили за стол, покрытый клеёнкой. Стол маленький и не раздвижной: значит, не собираются большой семьёй, не отмечают дружно праздники.

      Пахло наскоро мытыми полами, старым сырым деревом. Нога Нины сквозь капрон неприятно чувствовала влажные, не просохшие ещё половицы.

      Жених куда-то сразу исчез – побежал, наверно, затовариваться для смотрин. К Нине, в качестве дипломата и переговорщика, подсадили белобрысую толстую деваху с грудным ребёнком. Голос низкий, грубый, явно привыкший к крику, к общению на повышенных тонах. На руке татуировка в виде розы и кинжала. Поди, ещё и уголовница?

      Вместе с жениховской матерью, которая, что-то поправляя на пустом столе, тут же прятала руки под фартук, льстиво и робко расспрашивали Нину. Задавали наводящие вопросы о работе, родителях, о доме. Трудно, мол, одной-то справляться?

      Осторожно интересовались площадью дома и огорода. 180 квадратов и 15 соток. Переглянулись, приятно поражённые, примолкли, переваривая услышанное.

      Всё это время в избе происходило какое-то таинственное движение. Прочие домашние: действующие – вернее, бездействующие лица – то входили, то выходили.

      Украдкой рассматривали Нину, перешёптывались. И бесшумно, на цыпочках, в носках по непривычно чистому полу удалялись, освобождая место для следующей порции любопытных. Постепенно изба наполнялась людьми, шушукались и шуршали углы. Господи, да сколько их тут?!

      Дети здесь были какие-то тихие, смущённо и глумливо переталкивающиеся локтями – с намоченными под умывальником волосами, причёсанные, умытые и, видимо, одетые в самое нарядное, что у них было.

      Нина из вежливости похвалила их послушание. «Настропалили потому что, – строго объяснила белобрысая. – А так дай волю – избу разнесут».

      Сразу, в подтверждение её слов, из сеней раздался звук смачной оплеухи, детский рёв и негромкий мужской мат.