Свекруха. Надежда Нелидова

срам! Моет полы, бежит в магазин как бобик. Только что не подпрыгивает и хвостом не машет. Как это больно, больно…

      – Я устала, – призналась однажды Татьяна. – И потерпела полное поражение. «Та» не простит мне, это ясно. Никогда не сбыться мечте о кроткой покладистой снохе. Той, которая заменит в старости дочку, подаст стакан воды. Уж «та» отыграется на мне, беспомощной, по полной программе. Но у меня уже нет иного выхода, понимаешь? Я загнана в угол. Пути к отступлению отрезаны, мосты сожжены.

      Знала бы Татьяна, какие настоящие житейские бури её ждут впереди. Сокрушительный удар номер один: выяснилось, что много лет за стенами квартиры муж увлекался не столько делами, сколько своей секретаршей. Второй удар: сын со «своей» родили ребёнка, расписались и столь же скоропостижно разбежались. «Та», ясно дело, не засиделась в разведёнках. Сын («Ха-ха-ха, – заливалась Татьяна, – не обращай внимания, у меня истерический смех!») женился на англичанке. Старше его на тринадцать лет, с двумя детьми. Осел возле них надолго – вероятно, на всю жизнь. Попал в ловушку, тщательно устроенную, замаскированную Татьяной. Какая мировая известность, какое огромное будущее… Англичанка устроила его в свою средненькую школу трудовиком – он и доволен.

      ***

      Впереди по заснеженной дорожке катились два тепло укутанных колобка, толкали коляску. Я обогнала и оглянулась. Татьяна! В румяном морщинистом дедушке-колобке в пуховичке и валенках с трудом узнала Николая, её великолепного мужа-бизнесмена. А в коляске кто?

      – Ё-ёсик! Ёсико – колёсико наше! – Татьяна хотела сказать «Лёшик», но из-за не справившихся с умилением, расползшихся от счастья губ получился «ёсик». Она сразу услала мужа с коляской вперёд, чтобы не разбудить «ёсика» нашей трескотнёй.

      Итак, у сына новая семья. У «той» тоже семья. Никому не нужный Лёшик провис между этими двумя полными благополучными семьями. Однажды был глубокий ночной звонок. За дверью маячило ненавистное лошадиное лицо. Скороговоркой:

      – Татьяна Сергеевна, я знаю ваше отношение ко мне. Но вы родная бабушка! Меня кладут в больницу по женскому делу, на один день, понимаете (ещё бы не понять, милочка)? Всего один день! Вы можете один день в жизни побыть человеком?! Пусть не со мной – с внуком вашим вы можете быть человеком, я вас спрашиваю?!

      А ты, милочка, спрашивала, как Татьяна выкручивалась одна-одинёшенька, когда сын был маленьким? Спрашивала Татьяну, когда вы с сыном ребёнка делали?! И нечего свой крест вешать на других!

      Это Татьяна выкрикивала уже в спину «той», в панике, как от погони, громыхающей каблуками по лестнице вниз. На полу в прихожей изгибался в пелёнках «крест», по-мужски терпеливо покряхтывал. Оказалось: мокрый, хоть выжимай. Мокрый и ледяной. «Мама, как же ты была права!» Фразу нужно бы адресовать сыну, да попробуй его выцарапай из-под бока престарелой англичанки.

      Подкидыш остался на ночь. Потом, в связи с осложнением у «той», ещё на ночь. И… пока на всю жизнь.

      – Знаешь, чего боюсь больше всего? –