Печать живого Бога: благая весть o пробуждении. Порфирий Пузанов

/v>

      Всего-то выдохнуть в себя.

      Не ошибусь, если скажу:

      Не знаю, что такое жизнь –

      Живу, ее не ощущая,

      Не сознавая, что живу.

      Вдох – выдох,

      На выдохе – вздох:

      И не узнал бы,

      Если б не сдох.

      Что говорить?

      Я сокрушен, подавлен…

      Могло случиться так

      Лишь с добрым в мире злом.

      В небытии – неправда.

      Меня же утешает, что доброта в добре;

      Добро не исчезает:

      Оно всегда, везде – в сорадости,

      Оно в живых живет.

      Сорадуйтесь друг другу, а беда

      То к одному приходит,

      То к другому:

      Мы все невинно виноваты в том.

      Два вкуса у плода – Сорадость и беда,

      Один искус – Соединенье вкусов;

      Два вкуса у вина – Невинность и вина,

      Один искус – Сочувствовать:

      И слушать и смотреть,

      Чтоб смертью умереть.

      Просить простить? – неправильно:

      Нельзя соединить

      Созвучьем слов неправедных

      Разорванную нить

      И для прощенья времени

      Всегда недостает,

      Лишь умерев безвременно,

      Приоткрываем вход

      В прощение.

      – Папа, миленький, прости,

      Больше не буду…а-а-га-ди-на, чтоб сдох!

      Он умер – всех простил

      И я прощенье принял Один из пятерых:

      Прощение – крещением,

      Крещение – отмщением,

      Отмщенье – бытием;

      От входа и до выхода,

      От выдоха до вдоха

      Вздохнуть не позабыл.

      Не стало мамы. Невзначай,

      Как будто по ошибке,

      Разъединились мы.

      Она ушла внезапно:

      Не посмотрели мы глаза в глаза,

      Не обнялись взаимно,

      Сердцами мы друг друга не согрели.

      Теперь разделена она в объятьях мрака:

      Тело, родившее меня, в земле постылой стынет, Душа? – не знаю где,

      Пока, быть может, рядом? Застыла кровь во мне,

      Когда дыханье смерти я в маме ощутил –

      Не действую, не чувствую, не мыслю.

      А каково же ей?

      Я виноват, я знаю:

      Много забот и огорчений я маме причинил –

      Ее тепла чуждался, прикосновений ее я избегал.

      И поделом тебе – она ушла не глядя.

      В последний миг я взор ее искал.

      Я весь прижался к ней,

      Как в детстве прижимала она меня к себе,

      Но ничего в глазах я не увидел,

      Кроме печати смерти.

      Как глубоко я заглянул тогда!

      Ее дыханье и движенье сердца с моими не совпали,

      Пальцы холодели в руках;

      Я ощущал хлад разделенья,

      Прижавшись к ней лицом,

      Как некогда

      К Тебе

      Иуда прижимался. Виновен я.

      Иисусе, я сокрушен собой! Я изучал науку жизни,

      Рак врачевал и красовался знанием –

      Что знаю я о жизни?

      Я в маме наблюдал борьбу, за что – не знаю,

      Но знаю точно, – это были роды.

      Пятерых нас родила она и роды ей привычны.

      В молчании родила она саму себя.

      Я не нарушил ее молчанья ложною мольбой:

      С достоинством жила, достойно умерла,

      С достоинством предстала пред Тобой.

      Иисусе! и в первом, и в последнем

      Ты живешь: Оживший в первом – мертвом,

      В последнем умершем – живой.

      Хочу, чтоб там, где я, она была со мной,

      А я – с Тобой.

      Ты знаешь – я с Тобой хочу.

      Я виноват пред ней и пред Тобою тоже;

      Я крестный человек:

      Твоей любовью и собой вину я искуплю.

      Проходом в вечность послужил

      Не преизбыток веры,

      А недостаточности миг

      Невольно суеверный.

      Я с детства ощущал себя Двухсоставным –

      Не слитным, нераздельным,

      И внутренним, и внешним.

      Лет этак с лишним в тридцать пять

      Я стал молитву повторять:

      Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Помилуй меня, грешного.

      Сначала