Княжий сыск. Последняя святыня. Евгений Кузнецов

ехал, и тут эти трое, – Одинец, прихрамывая, принялся собирать разбросанную вкруг воза посуду.

      – Да мы только поговорить хотели, – провыл с земли очнувшийся Елоха, – а он дёрганый какой-то… сразу за оружье… дядьку Прокопа насмерть убил… и меня с Онфимом тоже.

      Десятник прошелся по поляне, глядя, как дружинники перевязывают оплывавшего кровью чернобородого, присел возле:

      – Жить будет?

      – Хрен его знает, кровищи-то вытекло…

      Кривясь от боли, Жила пошарил под рубахой. Маленький мешочек, висевший на груди у мельника, незаметно перекочевал в карман на кафтане предводителя стражников.

      – Ну, что: картина ясная, перетрухал купчишка, за разбойников мужичков принял.

      – Мы из Ракитовки, она тут, за лесом. А Прокоп – мельник наш, мельница у него на ручье. А мы с Онфимом нанятые, зерно мелем. А сегодня лес на починку плотины метить пошли… Ой, убил, убил он дядьку ни за што, ни про што… – снова завыл Елоха.

      – Да не верещи ты, – поморщился десятник, – и дядька твой живой, и дружок тоже. Хотя, конечно, потопталась на нем лошадка. Эй, Филька, – крикнул одному из дружинников, – отгони скотину, покуда не сожрала бедолагу!

      Дружинник замахнулся копьем, Каурый шарахнулся, по-собачьи задрав губу и оскалив крупные литые зубы, затем, победно подняв хвост, прорысил к хозяину.

      – Хищник… – любуясь, уважительно протянул десятник. – Тебя, купец, мы с собой на Москву заберем.

      – Меня-то за что? – изумился Одинец. – Чего с больной головы на здор…

      – А то! – перебил десятник. – Разобраться бы надо, что ты за птица. Скажем, по какому праву меч носишь? И кто позволил людей дырявить? Как звать? Чей будешь?

      – Я тебе при них, что ли, исповедоваться начну? – вскипел Александр. – Давай уж вези до начальства.

      – Вот ты как заговорил, – зло прищурился десятник, – ну, твоя воля. Не пришлось бы слезки лить, как в застенок к тиуну попадешь.

      Глава вторая

      В тот август 1327 года от Рождества Христова Москва, стольный город небольшого удельного княжества, которым вот уже почитай шесть десятков лет правила младшая ветвь наследников Александра Невского, готовилась к великому событию. На праздник Успенья собирались освятить первый в городе каменный храм – собор в честь Пресвятой Богородицы, уже прозванный в народе для облегчения произношения просто Успенским. Для города сплошь построенного из дерева, начиная от избёнок ремесленников на окраинах посада, крытых соломой и камышом, и заканчивая княжескими хоромами, чьи тесовые крыши торчали много выше окружавшей их кремлёвской стены, появление полностью каменного строения было делом столь невиданным, что окрестный народ в продолжении всего строительства так и валил валом поглазеть на чудную затею князя Ивана Даниловича. Находились, понятно, среди зевак и знатоки – те, кому доводилось бывать в Ростове, Новгороде или Владимире и кто не понаслышке знал о могучих крепостных стенах, сложенных из диких камней-валунов в этих древних городах, кто видел и громадные златоверхие