Гурджиев и Успенский. Аркадий Ровнер

и того же” и что “каждый феномен – это конечное выражение в области нашего знания чего-то бесконечного”[158], т. е. ноумена. Для иллюстрации идеи отношения между ноуменами и феноменами Успенский предлагает сравнить человеческую психику с темным спящим городом, посреди которого движутся ночные сторожа с фонарями и каждый освещает маленький круг вокруг себя. Каждый такой светящийся круг представляет “я”, проживающее свою часто короткую жизнь. Существует непрерывное движение света в этом мире темноты, и растет осознание новых объектов этого мира, но все движение в целом мучительно вращается в круге тех же самых ограниченных идей. Успенский задавался вопросом: может ли это непрерывное движение световых пятен в нашей психике объяснить феномен движения во внешнем видимом мире? И другой вопрос: имеем ли мы истинное право считать психику человека функцией какого-то иного измерения, чем тот трехмерный мир, где функционирует человеческое тело? И он предлагал положительные ответы на эти вопросы, характерные для его философии, ищущей выхода за пределы “обыденного” и стремящейся к достижению “ноуменального”, или “метафизического” знания и существования.

      Искусство в системе Успенского является одним из путей к ноуменальному, поскольку оно основано на чувстве неведомого – того, “что лежит по ту сторону видимого и ощутимого”[159]. Успенский признавал за искусством способность видеть дальше и глубже, чем обычное человеческое восприятие. Обычное восприятие, как правило, просто “чувствует дорогу”. Но искусство, писал он, это “начало видения”, оно “ощущает бесконечные невидимые грани кристалла, одна из которых называется человеком”[160]. Именно через сферу искусства и его особое ви`дение приходит Успенский к понятию многомерного человека.

      Успенский ясно различает между “научным” и “художественным” подходами к различиям, существующим между людьми “по самой их природе, происхождению и целям их существования”. Позитивист не осознает разницы между моряком, палачом и отшельником, которая состоит в том, что одни из них “способны производить энергию одного вида, а другие – совершенно иного вида”[161].

      Искусство, по Успенскому, это наиболее могущественный инструмент познания мировой причинности, или ноуменального мира. Так как ноумен, т. е. скрытое значение и скрытая функция мира, проявляется в феномене, то возможно отраженное познание ноумена через феномен. “Феномен – это образ ноумена”[162]. Художник должен быть ясновидящим, он должен видеть то, что не видят другие, он должен быть волшебником: он должен обладать властью заставлять других видеть то, что они сами увидеть не в состоянии, но что видит он.

      Очень показательно сопоставление эстетических концепций Успенского и позитивиста Ипполита Тэна. В своей “Философии искусства” и в книге “О методе критики и об истории литературы”, вышедшей в Санкт-Петербурге в 1896 году, Тэн часто пользуется теми же понятиями, что и Успенский,

158

Ibid. P. 160–161.

159

Ouspensky P. D. A New Model of the Universe. P. 33.

160

Ibid. P. 145.

161

Ibid. P. 144.

162

Ibid. P. 145.