Корабельные новости. Энни Пру

с Партриджем. Ради всего этого он упускал шанс получить работу, которая позволила бы ему припасть к изобильной груди бюрократии. Его отец, исключительно собственными стараниями поднявшийся до высшей точки своей карьеры – должности менеджера по продажам в сети супермаркетов, – вечно читал ему нотации, ставя в пример себя: «Когда я приехал сюда, мне пришлось таскать тяжеленные тачки с песком для каменщика». И так далее. Отец восхищался тайнами бизнеса: мужчинами, подписывающими бумаги, прикрывая их левой рукой, совещаниями за дверьми с матовыми стеклами, запертыми на замочки кейсами.

      Но Партридж, у которого с подбородка капало масло, сказал:

      – Да пошло оно все к такой-то матери! – Нарезал дольками багровый помидор и, сменив тему, перешел к описанию мест, где ему довелось побывать: Страбан, Южный Эмбой, Кларк Форк. В Кларк Форке играл в пул с мужчиной, у которого была искривлена носовая перегородка. Он носил перчатки из кожи кенгуру. Куойл, сидя в деревянном садовом кресле, слушал, прикрывая подбородок рукой. Его выходной костюм, надетый для собеседования, был испачкан маслом, к галстуку с ромбовидным узором прилипло помидорное семечко.

      Куойл и Партридж познакомились в прачечной самообслуживания в Мокинбурге, Нью-Йорк. Ссутулившись над газетой, Куойл обводил карандашом объявления о вакансиях, пока его великанские рубашки вращались в барабане. Партридж заметил, что рынок труда нынче скуден. Да, согласился Куойл, скуден. Партридж высказался насчет засухи, Куойл кивнул. Партридж направил разговор в сторону закрытия предприятия по производству квашеной капусты. Куойл потянул рубашки из сушилки, они выпали на пол в сопровождении дождя горячих монет и шариковых ручек. На рубашках остались длинные чернильные разводы.

      – Теперь придется выбросить, – сказал Куойл.

      – Ничего подобного, – возразил Партридж. – Натри чернильные пятна горячей солью и тальком. А потом выстирай их еще раз, добавив колпачок отбеливателя.

      Куойл сказал, что попробует. Голос у него дрожал. Партридж удивился, увидев, как бесцветные глаза здоровенного мужика увеличились, наполнившись слезами. Потому что Куойл никак не мог справиться с чувством одиночества, а мечтал стать компанейским человеком, уверенным, что его общество доставляет удовольствие другим.

      Сушилки взревели.

      – Эй, приятель, заходи как-нибудь вечерком, – сказал Партридж, наискосок царапая свой адрес и номер телефона на обороте измятого кассового чека. У него тоже было не так уж много друзей.

      На следующий вечер Куойл явился к нему, сжимая в руках бумажные пакеты. Фасад дома Партриджа и безлюдная улица были залиты янтарным светом. Золотой час. В пакетах были пачка импортных шведских крекеров, бутылки с красным, розовым и белым вином, завернутые в фольгу треугольнички иностранных сыров. Куойла взволновала зажигательная легкая музыка, доносившаяся из дома Партриджа.

      Некоторое время они дружили: Куойл, Партридж и Меркалия. Различия между