Элемент 68. Александр Дергунов

впитались отпечатки черных пальцев Алексея. Он сунул бумажку в задний карман брюк. Спросил, глядя за плечо бывшего однокурсника:

      – Как там наши?

      – Да никак особо. Секретарь сдулся, Никодимыч прет, Анастасия тебе привет передавала.

      – Прямо так уж и мне?

      – Да, так и сказала: «Встретишь наших – передай привет».

      – Понятно… – протянул Алексей.

      – Хорошо, – одобрил Баграт.

      Помолчали. Алексей затирал носком ботинка в землю головку одуванчика. Баграт смотрел на экран телефона.

      – Сколько жрет твоя железная лошадь? – Алексей указал рукой на джип.

      – Какая разница?

      – Хочу узнать, сколько денег ты потратил на топливо зазря.

      – Ради друга я готов на все! – воскликнул Баграт.

      – Мы знакомы сто лет, и я не верю в твои сантименты. Был рад тебя видеть, но как раз сейчас мне некуда девать миллиард.

      – Мне кажется, физический труд плохо влияет на твои умственные способности.

      – Возможно, – согласился Алексей, – но патология необратима. У меня есть все, что мне нужно.

      – Вот в этой дыре?

      – Ты еще в доме не был.

      – Закрой глаза и попробуй ощутить себя на миллиард счастливее.

      – Ощущаю сплошной головняк и обострение атипичного геморроя.

      – Мой телефон указан на визитке. – Баграт пробрался к своей машине, ступая с прежней брезгливостью, хлопнул дверью, развернулся, чиркнув бампером о забор, и пропал в конце улицы – свернул у церковной ограды.

      Алексей вышел за калитку, штыком лопаты крест-накрест проткнул глубокий отпечаток протектора, залюбовался нежным майским днем. Весна стояла чудесная, сострадательная, с духом прелого чернозема над перепаханными огородами и клейкой порослью на липовых ветвях.

      Дом под Волоколамском Бальшакову достался от деда. Тому – от прадеда. Пока не покинула деревню жизнь, в каждом пятом срубе жила семья родственников, столь далеких и не похожих, что проще было считать их однофамильцами. В начале пятидесятых уехал в Москву и дед Алексея – учиться на машиниста метро. В Москве же защищал свою диссертацию отец Алексея – Павел. Бальшаков-младший родился уже городским, и отчая деревня вкрапливалась в детские воспоминания лишь жесткими ладонями деда и свободой ночных костров, немыслимой для десятилетних городских пацанов.

      После поступления в институт в деревню Алексей почти не наведывался – он сдал вступительные экзамены в год Указа, тогда свободы хватало и в городе. Хотя указов тогда было много, но Указом с большой буквы их поколение привыкло считать майский – антиалкогольный.

      Время было непонятное. Пригрозили перестройкой. Говорить разрешили все. У винно-водочных магазинов сколачивались первые бригады предпринимателей, которые держали очередь, спекулировали водкой и до полусмерти избивали недовольных перед толпой испуганных людей, слепо высматривающих затылок впереди стоящего.

      Предпринимательство в галстуках