Историкум. Мозаика времен. Андрей Дашков

же, и эта история потом обросла слухами. Ну и ладно – не в первый раз и не в последний. А Есенин… Эх, Серёга! Если бы Якова тогда не откомандировали в Монголию – вот уж где был, там был, – может, ничего с Есениным не случилось. Посидели бы, выпили, поговорили. Глядишь, и отпустило бы. Но Есенин уехал в Питер один и там…

      Разумеется, и в его смерти потом обвинили Якова. Но на эту чушь и вовсе не стоило бы обращать внимания, если бы… Если бы не предсмертные стихи, которые Яков прочитал в жутко, почти на год запоздавшей в Ургу «Красной газете»:

      До свиданья, друг мой, до свиданья…

      В своей жизни Яков не раз получал страшные, чудовищно неправдоподобные известия и, казалось, должен был уже ко всему привыкнуть. Но наткнуться на свои собственные стихи, написанные лет пять назад, когда его самого впервые посетила мысль о самоубийстве, – стихи, никогда и никому таки не показанные, – нет, это было слишком даже для него. Вот тогда-то и случился с ним дикий запой, в результате которого ОГПУ пришлось срочно отзывать Якова из Монголии. И ещё долго не поручать каких-либо серьёзных дел…

      В дверь каюты негромко, но настойчиво стучат. Яков встаёт с кресла, кладёт на стол так и не пролистанную книгу – на всякий случай, форзацем вниз – и идёт открывать.

      Молодой помощник капитана, с несколько встревоженным выражением на румяном лице, прямо с порога заявляет:

      – Капитан приносит вам свои извинения, господин Султан-заде, но вам необходимо срочно выйти на палубу.

      – Что-то случилось?

      – Вы только не волнуйтесь, – извиняющимся, но в то же время требовательным тоном отвечает помощник. – Скорее всего, это ложная тревога. Но мы обязаны обеспечить безопасность пассажиров.

      – Да в чём дело-то? – не выдерживает его дипломатии Яков.

      Румяный помощник вздыхает и заученно, вероятно, в двадцатый раз, повторяет:

      – В полицию поступило сообщение о бомбе, заложенной террористами в трюм нашего корабля. Пока идёт проверка, пассажирам рекомендовано погулять по набережной.

      – Надо же, террористы! – усмехается Яков. – Никогда не видел живых террористов.

      От этой незамысловатой шутки настроение улучшается, и он послушно высаживается обратно на берег. Находит в каких-то ста шагах от трапа вполне приличную кальянную и неплохо проводит там время, лениво наблюдая за суетой на пароходе.

      Когда он вернулся в каюту, книги на столе не было.

Октябрь 1929 г.

      И вот теперь она появилась.

      Это Яков знает уже наверняка. Он проносится через прихожую и коридоры, отбрасывает в сторону кальян, халаты, буддийские побрякушки и прочие ненужные вещи, преграждающие дорогу к мехельскому книжному шкафу. Вот она, стоит на самом видном месте.

      Яков протягивает чуть дрожащую – от усталости, конечно же, – руку и снимает книгу с полки. Да, всё та же блестящая обложка, та же расплывчатая фотография, то же дурацкое название.

      Нужно срочно сжечь её. Пусть это ничего не исправит, но зачем оставлять главную