Сын Ветра. Генри Лайон Олди

он что?

      – Отказался. Хочет умереть свободным.

      – Дурак.

      – Кто, Папа?

      – Нет, я. Дурак, что спросил. Мог бы и сам догадаться.

      – Что ты предлагаешь?

      – Ничего.

      – Врёшь. Я за версту чую, когда у тебя свербит. Я чую, и меня бросает в холодный пот.

      – Откуда ты знаешь это слово?

      – Какое? Свербит?

      – Нет, верста.

      – Степашка научил. Степан Оселков, твой ученик, космос ему пухом.

      – Да, Степашка. Жаль парня.

      – Идею давай. Выкладывай.

      – Это не идея. Это так, гипотеза.

      – Час от часу не легче. Рожай, не тяни.

      – Помнишь, как я тебя корректировал? Во время выступления в училище?

      – Такое не забывают. Помирать буду, вспомню.

      – Так вот, насчёт помирать. Если взлететь нельзя, остается только помирать. Задача – умереть спокойно, без антических эксцессов. В рабы Папу нельзя. Телепаты с антисами не работают, боятся. Да и нет у меня знакомого телепата. У тебя есть?

      – Откуда?

      – Телепат отпал. Кто остался?

      – Великий Джа? Папа вроде бы верующий.

      – Я остался, болван. Я, невропаст. Контактный имперсонатор. Слабое воздействие с троекратного разрешения клиента. Значит, агрессии нет, Папа меня не сожжёт.

      – Он сейчас и мухи не сожжёт.

      – Тебе хорошо говорить, ты своей задницей не рискуешь. А вдруг? Итак, я подключаюсь к Папе – добровольно, ненасильственно. Дальше два варианта…

      – Знаю я твои варианты.

      – Нет, не знаешь. Первый: я корректирую взлёт, выход в большое тело. Если я тебя, кретина, выучил на оратора, неужели я антиса на антиса не откорректирую? Разберусь, что куда, потяну за ниточки…

      – Бомба и рванёт.

      – Нам и надо, чтобы рвануло. Взлетит в силе и славе…

      – А если не в силе? Не в славе?! Взлетит, как тогда, с моим коллантом. Взлетит и давай падать. А рядом никого, чтобы поддержать.

      – Может, связь сохранится? Он там, на орбите, я здесь, во дворе.

      – Дотянешься? Вряд ли.

      – Предположим, дотянусь. Откорректирую, подкручу колки́. Если что, посажу на Китту.

      – Риск.

      – Риск.

      – Большой риск.

      – Большой.

      – Ты что-то хочешь сказать? Я же вижу, что хочешь.

      – Я уже работал с антисом. Двадцать лет назад. И ничего, живой.

      – Живой.

      – И антис живой. Летает.

      – Ты работал с Нейрамом Саманганом, когда Нейрам был рабом. Нет, хуже: роботом, живым овощем. Его личная свобода была зачищена в ноль. Ты тоже был рабом – в ошейнике, с половиной свободы. Чёрт побери! Я лично вернул тебе эту половину. Будь вы с Нейрамом свободны оба…

      – И что?

      – Свобода всегда конфликтна. Уверен, вы бы сцепились рогами. Это рабство на всё согласно, а свобода лезет на рожон. Короче, я против.

      – А кто тебя спрашивает? Утром я поговорю с Папой.

      – Я против. Помнишь, как ты меня корректировал? Во время