Вещи моего детства. Александра Ершанская

щи и обстоятельства, а разное – сами люди. Ряды узнаваемых кукол, бидонов, пальто «Большевичка» и перьевых ручек-вставочек, кажется, делают одинаковыми всех советских людей, но это неправда! Люди всегда разные, и именно это и есть самое интересное. Зато вещи, которых было так мало, становятся «накопителями» воспоминаний. Скажешь «бидон» – и вспомнишь все: откуда он взялся, у кого еще был такой же, как мама берегла его и просила не ронять, чтоб не отбилась эмаль, а брат все-таки уронил… вспомнишь очередь за квасом и продавщицу, безбожно этот квас разбавлявшую, вспомнишь летний день, и длиннющую очередь, и платье без карманов, в котором была, потому – из-за отсутствия этих карманов – деньги на квас так и остались дома на столе…

      Это воспоминания из моего «накопителя», а вы попробуйте провести эксперимент: спросите маму или бабушку, помнят ли они какие-то предметы, которыми пользовались в детстве или юности, и попросите рассказать о них. Увидите, историй получится немало, и все они будут на самом деле о людях.

      Александра Ершанская не описывает вещи, а рассказывает истории. Она проработала шестнадцать лет в детском доме, двадцать – в школе и, конечно, умеет рассказывать так, чтобы ее было интересно слушать. В книге Ершанской вещный мир советского детства интересен не сам по себе, а потому что вобрал судьбу целого поколения и может рассказать о ней лучше любого учебника истории.

Надежда Крученицкая

      От автора

      Где-то в начале двадцать первого века моя ученица Аня спросила, сколько мне лет.

      – Я родилась давно, в первой половине прошлого века.

      – Вот это да! – обрадовалась Аня. – Значит, вы ровесница Тургенева. Мы его сейчас проходим.

      В учебнике по литературе прошлым считался девятнадцатый век.

      Конечно, между мной и Тургеневым – эпоха. Но между мной и Анечкой тоже эпоха, и мой 1948 год рождения от нее далеко-далеко. В мое детство уже можно водить, как в музей, где некоторые даты, вещи, продукты неведомы нынешнему поколению моих учеников.

      В моем виртуальном музее – экспонаты, про которые моя память хранит забавные истории. Случаются эти истории по конкретным адресам моего детства: поселок Расторгуево под Москвой (до шести лет), затем Москва, Третья Мещанская, Безбожный переулок, дом 1, и после первого класса я переезжаю к бабушке по адресу Москва, улица Медведева (теперь Старопименовский переулок).

      Еще небольшое пояснение к моим экспонатам. Мое детство не было голодным, но, например, масло в пачках покупалось только для детей, а за мукой и сахаром стояли длинные очереди.

      Сейчас обо всем можно узнать в интернете. Но ни один «Яндекс» не смог объяснить моим ученикам слово «глухомань», пока я не сказала, что это место, где нет мобильной связи. И стало понятно. Мои истории показывают предметы с неожиданной стороны.

      В музей часто приходят с мамами и папами, с бабушками и дедушками. Я надеюсь, что, прочитав мои рассказы, они вспомнят свои истории детства, и такой «музей» появится во многих семьях.

      Чернильница-непроливайка

      Некоторые вещи моего детства навсегда покинули наш быт. Одна из них – чернильница-непроливайка.

      Ах, какая это была нужная вещь! В нашем первом классе на моей первой парте она стояла в специальной дырке прямо по центру. Справа от нее скрипела пером я, слева – Вовка. Вовку посадили со мной в воспитательных целях. Он был худой и очень вертлявый, а я толстая и устойчивая. Видимо, учительница считала, что рядом с моей монументальностью Вовка затихнет и займется учебой. Но не сбылось. Вовка продолжал вертеться – теперь уже в надежде отомстить «заразе» (то есть мне) за посадку на первую парту. И случай не заставил себя ждать.

      Волосы у меня в первом классе были богатые. Косы аж до попы и еще курчавились по вискам. А полагалось гладко-гладко. Каждое утро мама делала мне прическу-«корзиночку». Это когда туго-натуго заплетались две косы, подворачивались сзади и подвязывались бантами на голове с двух сторон – левая коса справа, а правая слева. Один из бантов был со стороны Вовки. Вовка сидел весь урок в засаде.

      – Вот видишь, можешь же не вертеться, – хвалила Вовку наша учительница Валентина Ивановна, радуясь своей педагогической мудрости.

      И настал момент истины. Я задумалась над трудным примером. Вовка в одном безумном броске развязал мой бант, выхватил косу из «корзиночки», резко дернул и опустил конец косы в чернильницу-непроливайку. Я вырвала многострадальную косу из цепких рук Вовки и плена непроливайки. Исполненная праведного гнева, я развернулась к обидчику. Впереди меня оружием мести летела моя полная чернил коса. Достигнув Вовки, она изо всех сил хлестнула его по лицу, заодно окропив чернилами и его школьную форму. Хорошо хоть, мальчишки моего детства носили гимнастерки сизого цвета – не так заметно. Ошалевший от этой чернильной атаки, с ругательствами, где самым нежным было слово «дура», Вовка вылетел из класса.

      – И ты, Ершанская, немедленно домой. Мыть голову, – раздраженно сказала Валентина Ивановна, расстроенная крахом воспитательной идеи.

      Кое-как