Восставшие из Рая. Вадим Витальевич Тарасенко

от всякого преследования по делу декабристов, а не в знак заслуг его отца.

      После революции стол попал в кабинет одного из высоких петроградских чинов ЧК и насмотрелся и наслушался там всякого, с ностальгией вспоминая невинные императорские шалости.

      После убийства Кирова все высокие чины ленинградского НКВД были расстреляны, а новые хозяева их кабинетов, выбрасывали из них все, что напоминало им о прежних хозяевах. Так стол оказался в одном из многочисленных учреждений, прогибаясь под огромными стопками папок и амбарных книг. «Социализм − это учет и контроль», − заявил вождь мирового пролетариата, очевидно не предполагая, сколько средств понадобится, чтобы прокормить всю свору проверяющих и контролирующих.

      Перед самой войной в громоздком бюрократическом механизме страны повернулось какое-то колесико, сжалась какая-то пружинка и один отдел этого учреждения, где как раз служил стол, переехало в Москву. Вместе со всеми бумагами и мебелью. А коллеги стола по унылой канцелярской работе, оставшиеся в колыбели революции, сгорели в буржуйках во время блокады.

      Дальше уже было просто. В начале пятидесятых годов, обновляя свой кабинет, очередной начальник списал стол и вывез его к себе домой. В лихие девяностые многие семьи бывшей партноменклатуры неожиданно для себя оказались у разбитого корыта, так как не все партийцы-ленинцы сумели перепрыгнуть в кресла президентов банка и различных ООО. Банально не хватило всем мест. Уж очень многочисленным оказалось партийное племя. А Боливар, то есть Россия одряхлела и не могла вынести всех. И стол, так много видевший, слышащий и чувствовавший оказался в комиссионке. Там его и нашел Александр Никифорович Булыгин и перетащил в свой кабинет.

      Так что Бульдозер немного лукавил, когда опираясь на свой знаменитый стол, говорил: «Или я не знаю, что с Вами сделаю». Знал, конечно, как знал и его стол, который сладко вспоминал юную княжну, опрокинутую навзничь на его крышку царственной рукой. Знали и сотрудники газеты. Понятно, что не в прямом смысле этого слова.

      Все это быстро промелькнуло в голове Александра Ермакова, пока он рассматривал огромную цветную фотографию, размещенную на первой странице «Особо секретно».

      – А мы, почему не смогли добыть такой фотографии? − тихо просипел Никифорович − верный признак того, что он начинает заводиться.

      Фотография и впрямь была что надо. Убойная, так про такие говорили у них в редакции.

      Ночная Москва, подсвечиваемая многочисленными фонарями, витринами магазинов и огромным сполохом молнии. В левом углу темной глыбой притаился Кремль, а в правом красиво сверкал своими золотыми куполами Храм Христа Спасителя. И от Храма к крепости тянулся гигантский зигзаг молнии, другим концом упирающийся в одну из пяти кремлевских звезд. Фотография была сделана именно в момент удара. Рубиновая звезда уже ощутимо наклонилась и от нее во все стороны разлетались искорки.

      – Наверняка снимали с крыши или верхнего этажа