пятно изрядно потешило моё самолюбие. Немного снова поработать коготками по бортикам, и можно выпрыгивать. Однако мой бывший двуногий нисколько не расстроился, когда я от души «излил душу» прямо на его глазах. Он тут же ушёл, гордый своими никому не понятным поступком. Даже мне стало ясно, что более странного поведения не каждый день увидишь. Галя очень долго хохотала с этого чудного зрелища. А ещё дольше рассказывала об этом каждому второму встречному, если не первому. И Оля, не видевшая тогда сей картины, тоже разделяла с ней веселье. На ту рубашку я ходил ещё несколько раз, а потом давал понять, что её время истекло. Она и так не могла похвастаться чистотой, а уже после моих дел – тем более. Пахла и не успевала высыхать – так себе удовольствие мочиться на неё. Но вместо неё требовалось положить что-то другое. Её убрали, и миска осталась пустой ввиду того, что не нашлось замены. В расторопности моим двуногим не откажешь, что уж. Хоть я никогда не ходил на пустой лоток, но слышать гневные реплики по поводу луж мимо лотка мне совершенно не желалось. И я сел так, решив, что ничего страшного не произойдёт. Да, никаких клочков газет, ни песка, ни даже тряпки. Нельзя сказать, что меня переполняло чувство дискомфорта. Разве что намочил задние лапы и кончик хвоста. После по традиции царапаю бортики и выскакиваю прочь. За мной на полу остаются заметные следы от задних лап. Когда двуногие увидели, что случилось, долго приходили в себя от изумления. Их медлительность привела к тому, что они убедились, что я не нуждаюсь в наполнителях, ни тем более в клочках газет и тряпках. И с тех пор моя миска всегда зияла пустотой, в ожидании моих «дел». Хоть и меня смущали мокрые лапы и следы после них, но было приятно думать, что двуногие восторгаются моим умом. И так же не радовались, ступая на мокрый участок ковра в комнате. Так мы и жили.
***
Ох, этот дразнящий запах, лишавший покоя мой бездонный животик… Сначала сырая рыба, теперь жареная. Я бегал за Галей по пятам, выражая громким мяуканьем свои требования. Конечно, она угощала меня куском за куском. Но мне всё было мало, будто желудок пробивал очередное глубокое дно. Почему-то именно рыба будит во мне обжору, хотя другое я ем гораздо в меньшем количестве, и часто не доедая. Таковым было моё гастрономическое наваждение. Я уже сбился со счёта, когда поглощал очередной кусок. Даже многочисленные кости, причинявшие мне боль при жевании и глотании, не мешали мне безумно набивать брюхо.
Кажется, наконец-то я наелся после очередного кусочка рыбы. Сначала мне было очень хорошо; я облизывался, так, что чуть не стёр свою морду. Проходит немного времени; ничто не предвещает беды. Ваш покорный слуга лежит себе на кухонном стуле со спинкой, да горя не знает. Затем вдруг мне стало очень нехорошо: слабость, боль в желудке, тошнота… Между резким ухудшением самочувствия и рвотой прошло всего ничего. От паники я вою, уставившись на спинку стула. Впервые я понял, что моя жизнь пошла на счёт, когда я едва не захлебнулся жареными костлявыми карасями, щедро вылезавшими наружу через
