Позволь мне отвести тебя домой. Мина Уэно

осенний лес поутру полнится шорохами и неясными очертаниями. В солдатской форме зябко и сыро. Винтовки им приказано держать в руках.

      После краткого курса подготовки их всех отправили в грязную, безымянную местность, окруженную с одной стороны лесом, а с другой необработанными в этом году пашнями. Здесь они уже несколько дней сидят в окопах.

      В лагере подготовки было иногда весело, иногда грустно, но там царил дух бравады и геройства. Его товарищи храбрились, заражая и его своим настроем.

      Но здесь, слушая по ночам тишину, царящую над траншеей, или же доносящиеся откуда-то издалека звуки взрывов и выстрелов, Ноэль чувствует только тоску и неизбежность надвигающегося шторма.

      Пустое, звенящее ожидание нескольких дней заставляет каждую мышцу в нем желать действия, а сердце – холодеть. Тревога снедает – он почти не спал все эти дни.

      Под ногами с оглушительным хрустом ломаются тонкие веточки. Их пятеро солдат и офицер, руководящий вылазкой, и каждый как натянутая струна.

      Ноэль чувствует, как все его естество собирается в тугой узел между горлом и грудью – сейчас это все, что от него осталось. Он никогда бы не подумал, что может обратиться в один сплошной клубок нервов.

      Выстрел прошивает воздух совсем близко. Они тут же припадают к земле. Поблизости раздается перекличка, но слов не разобрать: язык ему незнаком. Шаги и шорохи слышны теперь будто отовсюду, и туман вокруг смыкается плотнее.

      – Оружие! – шепотом командует офицер, но команда требуется только ему: его товарищи уже готовы отстреливаться.

      Его пальцы так дрожат, что он еле находит спусковой крючок, а затыльник приклада никак не желает правильно упереться в плечо, – он так и не научился этому, – и внутри поднимается, подобно гигантской волне, огромное, неподвластное ему чувство страха. И он не может выплыть.

      Его товарищи стреляют. Офицер – вот он, прямо около него.

      – Стреляй! – цедит он. – Ноэль!

      Ноэль утирает пот, а шаги и голоса, кажется, все приближаются, и по ним уже стреляют в ответ. А он не хочет быть здесь и сейчас. Где угодно, только не здесь. Боже, он же не выбирал это!

      – Ты куда? Стоять! – несется ему в спину, но он уже бежит, не помня себя от спорящих друг с другом паники и безумия.

      Валежник разлетается в стороны. В спину стреляют – но уже свои – и не попадают, и Ноэль сам не может ответить себе, как ему удается проскочить мимо пуль и мимо вражеских солдат.

      * * *

      Пропал без вести. Так было сказано в той телеграмме.

      Зима принесла слякоть и ветра. Уна приподнимает ворот пальто, спускаясь с повозки отца Ноэля, и спешит в библиотеку. Пока у того дела, она может сдать старые книги и выбрать новые.

      После недавней телеграммы вдовец, у которого был один-единственный сын, совсем постарел и осунулся. В его взгляде нет прежней ясности, а в разговорах – прежней уверенности. Несмотря на то, что у нее много работы, Уна каждый день навещает его, чтобы выпить кружку чая в кресле у печки и, как в первый раз, выслушать рассказ о том, как умерли во младенчестве все братья и сестры Ноэля.

      С новыми книгами в руке она выходит