Вопль археоптерикса. Татьяна Тихонова

на него, например, за обедом – длинный, нескладный, соломенные вихры в разные стороны, хоть приглаживай, хоть не приглаживай. Старается выглядеть бывалым, сдерживается, а взгляд отчаянный, веселый – мальчишка. Давно ли Костиком назывался, но дело свое знает, хоть и ершится иногда, главное, на земле, не в воздухе. Галюченко, ефрейтор, бортстрелок, немолодой человек, необычный, но надежный, а это главное. И Проша. Без звания и опыта полетов. Не знаю, может, он вообще впервые в жизни в воздух поднялся. Однако ко двору пришелся и не чувствовался здесь, в кабине, чужим человеком.

      Душная хмарь повисла к вечеру, но грозе быстро не собраться, когда три недели пекло стояло. Проскочим через линию фронта уже по темноте и дальше на Берлин двинем.

      Летим в облачности плюс ночь, одно занятие – за приборами следить да размышлять. Штурвалом пошевеливать, конечно, изредка по плану курс менять. Хоть машина и новая, непривычная, но, как только гул двигателей пошел, сразу все на свои места встало. Думается уже не о том, какой тумблер переключить или надпись вяхиревскую успеть разобрать, а лезет в голову всякая ерунда. Бомба эта…

      Проша перед пультом сидит, а бомба как живая, приборов больше, чем у меня и штурмана, вместе взятых. И все эти приборы словно шевелятся, подмигивают… Нехорошее от этого чувство, лучше бы груз спокойно в отсеке лежал, а ожил уже на пару километров ниже нас. Чего Проша ее тревожит? Просто возится от волнения. И чувствую – переживает он не от того, что который час над фашистами летим, что первый боевой вылет у него. Волнуется, как его изобретение сработает. Сумасшедший ученый, что с такого взять?

      На хронометре четвертый час полета. Скоро и Берлин, зигзагом подходить будем, чтобы ПВО не засекла. Облачность внизу не плотная, но земли не видно – значит, нас и подавно. Звезды – вот они, на радость штурману. Приборы – приборами, а астрономия всегда поможет цель найти. Впрочем, Алешка уже в кабину бомбардира перебрался – отдельная кабина для управления бомбометанием на «ланкастере». Оттуда ему и наземные ориентиры искать привычнее – с носа, как на ЕР-2.

      Благодушное настроение вмиг снесло, когда по Млечному Пути тень мелькнула. Наших здесь быть не должно. Англичанин? Черта с два такое везение, наверняка немец. И бомберам немецким тут делать нечего. Вынимаю голову из песка – ночной истребитель, больше некому. Может, не заметит? Ага, идиот он, что ли? Мы под ним – на фоне облаков да при свете звезд, – как на ладони. И не подерешься – «ланкастер» у нас особенный, серьезно обезоруженный.

      Кричу Алешке, сам – штурвал от себя, ручки газа вперед – хоть жидкая облачность, но в ней одна надежда. Оборачиваюсь, фриц уже на хвосте висит, рядышком, силуэт виден – Ю-88. Это над Москвой они бомбардировщики, а тут – ночные истребители.

      Фашист очередь пустил и носом зарылся. Хвостовых пулеметов боится, отсутствующих. Англичанина в нас опознал. Неплохо, а то сшиб бы, будто на учениях – такую-то чушку: и нам не покрутиться, и ему не промахнуться. И Галюченко со своей верхотуры за оперением его не достать. Кладу вправо, можно в штопор влететь, черт