Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК. Герман Романов

парашютистов не сбросят с самолетов, что является невероятным, больной фантазией. До зимы можно спокойно отсидеться, пока гать не замерзнет. А если морозы не помогут, то придется или с голоду подыхать, или на смерть в трясину лезть…

      Не быть нам рабами! На битву с врагами

      Готовы и ночью и днем.

      Сквозь тучи и пламя народное знамя

      Мы твердой рукой понесем.

      Далеко впереди, оттуда, где был Камень, громко донеслась походная песня роновцев знакомыми до боли словами. И тут же раздался в воздухе свист мин и за спиной взорвались кусты. Ветки и комья земли накрыли его, едва успевшего упасть, накрыть голову руками. Хлопки минометов зачастили, земля заходила ходуном.

      Чекист говорил правду в одном – батальонные минометы были заранее поставлены на позиции и начали обстрел острова.

      В сплоченных колоннах идут батальоны

      На бой, на великую месть,

      Несут миллионы на светлых знаменах

      Свободу народа и честь.

      Фомин сглотнул, глубоко вздохнул, выругался в три загиба, страх ушел из его души. Лежать бессмысленно – по закону вероятности мина рано или поздно достанет его.

      Пока бьют только два 82-мм миномета, но если к ним присоединятся другие, да калибром побольше, в 120 миллиметров… Вот тогда будет полная хана. И он вспомнил – Марена не показалась ему ночью, а это значит, что смерть его сейчас не возьмет.

      Дорогой открытой, печалью повитой,

      В дыму и огне батарей,

      В походе и битве с одною молитвой

      О счастье России своей!

      – Врешь, меня не убьешь! Руки коротки! – подхлестывая себя матерной руганью, он вскочил на ноги, схватил пулемет и, размахивая руками, побежал к заветной пещере, разбрызгивая сапогами грязь по сторонам. Что-то обожгло ногу, затем больно кольнуло правую руку, но пулемет Фомин не выронил.

      Добежал до валунов, тяжело перевалился через них. Противно вонял пулемет запахом пороховой гари и запекшейся крови. Сердце колотилось в глотке, а ноги налились свинцом. Но в душе царила злая радость – два десятка жертв болото заглотило напрочь, не подавилось, еще десяток он с погибшими близнецами уханькал гранатами и пулеметом.

      И гимн императорский с песней роновской открыто гремели, а это тоже победа, если не больше. И будет теперь этот капитан перед своими наизнанку выворачиваться – три десятка бойцов потерял при нулевом результате. Хуже того, теперь и проводника нет, и гати, и белогвардейца не схватили. Штрафбат по нему заскучает, и не быть тебе, капитан, майором, никак не быть…

      – Погибли? – тихий голос Путта чуть не подбросил его с камней. Фомин повернулся к капитану.

      – Срезало очередью с «ручника»! – Фомин прислонил к каменной стене окровавленный приклад пулемета. – Вот! Забрал!

      И тут землю сильно тряхнуло, с той стороны Камня взлетели высоко в воздух земля, ветки и грязь.

      – Полковой, в 120 миллиметров! – привычно констатировал Фомин. – Пошли-ка