Почини меня. Кира Фокс

днозначно определить, кто достоин второго шанса, а кто нет? И есть ли в мире величина, которая измерила бы боль утраты или горечь упущенных моментов?

      Зачастую люди осуждают нечто, выходящее за рамки принятых норм. Потому что так не положено. Потому что для кого-то мир – черно-белый. Потому что их опыт – иной. Но может ли кто-то назвать свод правил, которые всегда и во всем будут верны и применимы?

      Всегда ли можно разложить ситуацию на простые составляющие: гулящая женщина получает общественное порицание, насильник – наказание, а изворотливый лгун непременно будет осужден?

      Координаты, ориентиры, точки отсчета – все это не может совпасть у всех. Не может быть единой системы, как и единого взгляда. Сквозь призму собственного опыта и ума люди выносят вердикт всем и каждому, осуждая, клеймя и позоря. Пока не окажутся сами в том самом непростом положении, выход из которого неочевиден, а рамки дозволенного размываются так сильно, что оступишься и не заметишь этого.

      Так можно ли осуждать за что-то противоречивое, что-то не столь очевидное? Можно ли выступать публичными судьями тем, кто прошел через жернова судьбы? Можно ли порицать их, вынося единоличный вердикт, подбрасывая дрова в извечную топку людского мнения?

      Есть ли правила, по которым нужно строить свое счастье? Вехи, которые ты должен выложить прежде, чем мир одобрит твое творение. Могут ли стать счастливыми те, кто – по чужому мнению – счастливы быть не должны? Имеют ли они право идти рука об руку рядом вопреки тому, что осталось у них за плечами?

      Какими тропами возможно обрести свой мир и семью? Можно ли ослушаться и свернуть не туда, чтобы в итоге открыть нечто важное, измениться и сделать иной выбор? Стать счастливым вопреки привычным нормам, наплевать на чужое мнение и жить в мире с собой.

      Каждый прожитый день – это выбор. И каждый делает его сам. Наши ценности слишком разнятся, чтобы сравнивать. Наши взгляды слишком далеки друг от друга, чтобы оценивать. Наши суждения слишком многогранны, чтобы сводить к единому.

      Каждый из нас – особенный. И каждый имеет право пройти жизненный путь по-своему. Так, как видит только он. Как чувствует только он.

      Глава 1. Демьян

      Как же выматывают перелеты… Уже третий за последние пару недель. Сколько ж можно? Скоро в воздухе буду проводить больше времени, чем на земле. Может, отец, наконец, успокоится, и в ближайшие полгода буду предоставлен сам себе.

      Автомобиль резко сворачивает, от чего меня дергает в другую сторону.

      – Эй, нельзя поосторожнее? – кричу таксисту.

      – Простите, – смущенно бормочет тот.

      – Совсем озверели, – фыркаю, снова отворачиваясь к окну.

      Впереди немеряно дел, а хочется отдохнуть, гульнуть вечерок-другой. Но мечты-мечты… Может, старик удовлетворится результатами переговоров и будет занят хотя бы день-два?

      Наконец, подъезжаем к месту назначения. Выхожу из машины и, не глядя, оставляю деньги таксисту. Многовато, конечно, если учесть манеру вождения, но плевать. Неохота связываться. Забрав сумку, бреду к воротам расслабленным шагом.

      Дом, милый дом. Я уже начал забывать, когда ночевал здесь.

      Открыв брелоком замок, прохожу на территорию. Лето в этом году выдалось загляденье – что ни день, то солнце и тепло. Вся территория утопала в зелени. Впрочем, за те деньги, что папаша отвалил ландшафтному дизайнеру, у нас тут вообще версальские сады должны быть. Осенью, конечно, уже не то.

      Дом встречает тишиной – даже странно. Куда Любаша подевалась? Может, на кухне мастерит ужин? Медленно поднимаюсь на второй этаж – надо бы зайти к отцу, но все же сначала собираюсь посетить душ. Проходя мимо одной из гостевых комнат, слышу странный звук. Неужели у нас кто-то гостит? Подхожу ближе – дверь приоткрыта. Любопытство ведет вперед – прохожу вглубь комнаты и замираю.

      Это что, нахрен, такое?!

      Возле кровати к батарее пристегнута наручниками девица лет восемнадцати. Ее ярко-рыжие волосы растрепаны, а огромные зеленые глаза выражают колючую ненависть. Нет, мой отец, конечно, далек от идеала, и дела у него тоже не всегда по закону, но такое? Может, подружка его новая? Он таким частенько балуется после смерти матери.

      – И кто же тут у нас? – спрашиваю, присаживаясь перед девчушкой.

      Но та явно не торопится отвечать, лишь глазищами сверкает.

      – Ты его игрушка новая, что ли? – пробую снова получить ответ.

      – Пошел к черту! – шипит, словно змея.

      Тянусь, чтобы приподнять её лицо, но та дергается и заезжает мне пяткой по коленке. Противная боль простреливает нервы – попала в нужную точку, сука.

      – А вот это ты зря, – хватаю за лодыжку и дергаю на себя.

      Глупышка начинает отбиваться второй ногой, но силы-то неравные.

      – Пожалуй, попрошу отца дать мне первому поиграть с тобой, – ухмыляюсь ей, – заодно манерам обучу.

      От моего обещания ее глаза распахиваются еще шире, но она молчит. Явно сдерживается. Что ж, видимо, небезнадежна. Довольно хмыкаю,