Вечное небо казахов. Зира Наурзбаева

период позитивной мифологии змея следует отнести к 8–6 тыс. до н. э. Позднее у индоевропейских народов, например, он сменяется культом солнца, так что змееборческий мотив, мотив победы солнечного героя над змеем вод становится преобладающим. У тюрков солярная мифология, как показывает С. Кондыбай, также была весьма развита, но в связи с сохранением тотемного отношения к змею змееборческая тема не столь распространена. Фактически, по мнению исследователя, фольклорные мотивы негативной оценки змея заимствованы тюрками у их соседей – иранцев, и в таких случаях обычно в имени змея присутствует корень «Мар/Март». (Змееборческий мотив «Ер-Тостика» и легенд типа «Шыңырау», представляющих фрагменты этого мифа, является, на наш взгляд, исключением, подтверждающим правило. Здесь этот мотив дополняет мотив благодеяний змея, составляет с ним диалектическое единство). Эта концепция находит параллель в сравнительном анализе Т. Асемкулова казахского мифа «Жылан қабықты жiгiт», где главный герой получает от царя подземного мира Бапы-хана знания и искусства в благодарность за помощь, и сказки «Малике-и-Маран» из цикла «Тысяча и одна ночь», где иранский чернокнижник пытается получить знания и несметные богатства от царицы подземного мира змеи Малике-и-Маран путем предательства и убийства. Вполне возможно, что эти противоположные трактовки отражают реально свершившуюся в «доисторические» времена драму, в результате которой возникло противостояние тюркской и иранской традиций, а также комплексы, неизжитые до сих пор некоторыми представителями интеллектуальной элиты ираноязычных народов по отношению к кочевникам.

      Но сейчас хотелось бы акцентировать следующее: несмотря на кажущуюся негативность образа змей в мифе о Нуртоле, сомнений в его исконно тюркской природе нет. И если мифы индоевропейских народов о Божественном ребенке сохраняют древнейший позитивный образ морского чудовища, в то время как тюркская инверсия вопреки степной традиции неожиданно придает ему негативный оттенок, то это лишь подчеркивает сокровенность тайны, скрытой в этой инверсированности.

      Глава 4

      Коркут и духовная реализация

      Для отцов церкви, христианских теологов и западных ученых вот уже два тысячелетия актуальным остается вопрос о соотношении мифологического и исторического в описании личности и деяний Иисуса. Некоторые ученые, вскрывая мифологическое содержание евангельской истории, обосновывали «миф», грубо «историфицированный» первыми поколениями христиан. Другие, защищая исторический характер личности Христа, постулировали в начале христианства исторический персонаж, о котором уже ничего нельзя сказать вследствие его быстрой «мифологизации». Христианские теологи, настаивая на полной исторической адекватности Евангелия, оказываются неспособными объяснить его мифологичность. Тот факт, что у «примитивных» народов Нового Света обнаруживаются параллельные мифы о Спасителе, его непорочном зачатии и жертвоприношении, они объясняют