Белая карета. Леонид Никитинский

в палату вошел целый консилиум в халатах настолько свежих на этом фоне, что они казались пришельцами из другого мира. Первым шел Михиладзе, за ним Лиля, достигавшая головой в шапочке едва ему до плеча, за ними, как тень, Голубь, и последней сестра в голубом.

      – Ну, что тут у нас? – рявкнул хирург.

      – Поправляемся! Срастаемся потихоньку, Георгий Вахтангович! – отвечали больные нестройно.

      – Семенов, пролежни сильно беспокоят? – продолжил допрос врач, сверяясь, впрочем, с тетрадками, которые подавала ему голубая сестричка.

      – Никак нет, меня Ивакин мажет и переворачивает, терпимо.

      Между тем все их взгляды постоянно обращались к Лиле, хотя та не произносила ни слова, а только кривила свой капризный красный рот.

      – Ивакин сегодня на выписку пойдет после рентгена. Крамаренко, нога болит?

      – Меньше, – не совсем уверенно отвечал Палыч. – Сколько мне еще в гипсе?

      – Будете нарушать больничный режим, выпишу прямо так, – пригрозил хирург, потянул носом и повернулся ко мне: – Это вы им вчера принесли?..

      – Нет, ну что вы, – отвечал Палыч за меня и за остальных. – Мы… эта… Мне нога еще понадобится – ну там, на Юго-Востоке. Вы же тоже, Георгий Вахтангович, я слышал?..

      – Это кто же объявил-то? – Михиладзе грозно поглядел сверху вниз на сестру.

      – Я?! Да я вообще с ними не разговариваю.

      – Не надо болтать, – сказал Михиладзе, скосив глаз на Лилю, которая сразу отвернулась в другую сторону. – Впрочем, это сейчас общенародное чувство и стесняться нечего тут. Зольдатен, зер гут!.. А где наш француз, кстати?

      – Везут, – сказал я, так как видел коридор со своей позиции у дверей.

      Сестра втолкнула каталку – не хватало только музыки, как в цирке.

      – О, и вы здесь! – произнес Анри пораженно, приподнимаясь на здоровом локте (я не стал переводить, так как Лиля поняла и так, а к остальным это не имело отношения).

      Он говорил опять в своей обычной манере, чуть жеманно и на октаву выше, чем надо, но здесь, в палате, провонявшей еще и перегаром, это казалось уж вовсе неуместно:

      – Quelle horreur, я, наверное, сейчас ужасно выгляжу, мне надо…

      – Ça ne fait rien, je suis habituée… (Ничего, я привыкла…)

      – Я сразу догадался: она из посольства, – тихо сказала мумия.

      – И пахнет духами, – добавил Палыч, мечтательно потянув носом.

      – Заткнись, – сказала Lila ровным голосом через плечо. – Нанюхаетесь там, куда вы все собрались. Нанюхаетесь, всем хватит. Страна дураков, вы все тут больные…

      – Не вам рассуждать о здоровье нации… мадам, – сказал Михиладзе и отвернулся к Анри, которого сестра как раз перевалила с каталки на кровать: – Как вы себя чувствуете?

      Я начал переводить.

      – О, спасибо, неплохо, рука только болит, но не так сильно. – Он снова повернулся к Lila: – А вы тоже мой лечащий врач?

      – Нет, я просто подумала вас навестить. Сегодня воскресенье и смена начинается позже, – сказала она, поправляя халат на груди.

      – О, я очень