Танго алого мотылька. Морвейн Ветер

зуда внутри было нестерпимым, но ничуть ей не помогло.

      Ком подступил к горлу, и Кирстин всхлипнула – но слёз на щеках не ощутила.

      Кирстин не была религиозна, но в эти мгновения не нашла ничего лучше, чем зашептать молитву, которой бабушка учила её, когда ей не исполнилось и шести лет.

      Не к месту вспомнилось, как та умерла – и следом пришла мысль о том, что очень скоро, наверное, умрёт и она сама.

      – Этого не может быть… – прошептала Кирстин.

      Стремительно вспоминались день за днём все дни прошедших недель, медленно разворачиваясь назад цепочкой событий, как в дурном кино.

      Кирстин думала об Охотнике. Дискомфорт, терзавший тело, не значил ничего по сравнению с той болью, которую она испытывала при мысли о своём выдуманном друге. В сравнении со смущением и растерянностью от понимания того, что Охотника не было – а если и был, то Кирстин вовсе его не знала. Она всё придумала себе сама и от осознания собственной глупости захотелось плакать ещё сильней.

      – Ненавижу тебя, – прошептала она.

      Кирстин теперь отчётливейшим образом понимала, что не было ни малейшего повода доверять человеку, который ей писал. Что никогда тот не рассказывал о себе, и все представления Кирстин о нём родились у неё в голове.

      «Что он думал обо мне?» – родился несвоевременный вопрос.

      «Ничего, – ответила тут же Кирстин сама себе. – Он смеялся надо мной».

      Кулаки сами собой сжались. Кирстин чувствовала себя дурой – но поделать ничего уже не могла. Отчаяние захлестнуло с головой.

      – Помогите! – крикнула она, но так тихо, что сама себе не поверила бы.

      Она не знала, где находится, но уже понимала, что здесь никто не станет ей помогать.

      – Пожалуйста, за меня никто не… – Кирстин запнулась, передумав договаривать. – Пожалуйста, отпустите меня!

      Ответом была тишина. Только мерно жужжал инородный предмет внутри.

      Кирстин обнаружила, что если не говорить, то этот предмет – с его тихим жужжанием и странным зудом – оказывается единственным, что она осязает в этой пустоте.

      Мысли невольно сосредоточились на нём – и тут же Кирстин показалось, что непрошенное удовольствие становится сильней.

      Она снова готова была заплакать, но не нашла слёз.

      От мыслей о происходящем и тем более от ощущений, которые она чувствовала внутри, возбуждение нарастало.

      Затем скрипнула дверь, и послышались шаги.

      Кирстин завертела головой, но ничего не увидела.

      Кто-то протёр влажным кожу на руке, и Кирстин ощутила мгновенный лёгкий укол.

      Подступила тошнота, и любые ощущения покинули её.

      Просыпаясь второй раз, Кирстин очень надеялась, что всё случившееся – сон. Но она по-прежнему не могла открыть глаза.

      Она дёрнула руки – но те оказались так же крепко зафиксированы над головой, как в прошлый раз – или во сне.

      Ноги тоже оставались широко разведены, но теперь она не чувствовала внутри себя ничего – напротив, вход поджимался сам собой от ощущения неведомо когда ставшей непривычной