Последний закат. Кристина Ренис

ответила мама.

      – Скажем, прогрессирующее протекание болезни с очевидной симптоматикой подростка с аутизмом, – синдром Аспергера.

      – Что? – произнесла мама.

      – Синдром Аспергера. Его срывы, замкнутость, головные боли, – доказательства болезни. Скажем, он переживал частые всплески необоснованной агрессии, срывался на крик, беспричинно сбегал из дому, прибегнул к наркотикам, дабы расслабиться от сдавленного состояния и панического страха…

      – Нет, это исключено! Я не буду свидетельствовать против собственного сына! – крикнула мама.

      – Миссис Гривс, в тот день, на месте происшествия, наркотические вещества могли спровоцировать очередной всплеск нерегулируемой агрессии Лукаса, впоследствие которой он совершил преступное деяние. Подумайте!

      Мама поднялась с кресла и ушла в кухню. Папа последовал за ней. Они долго шептались в кухне. Мистер Райт подошел ко мне и погладил по голове.

      – Ух, ты! Не скучно тебе тут! – воскликнул он, глядя на мои бесчисленные игрушки. Я улыбнулась.

      Адвокат сидел неподвижно и спокойно и глядел в окно. Он знал, что мама согласится.

      Потом мама с папой вернулись в гостиную. Мама плакала.

      Она извинилась перед мистером Райтом и адвокатом и сказала, что предоставит все документы болезни Лукаса, и подпишет все бумаги.

      – Здесь, миссис Гривс, – указал пальцем адвокат и положил перед ней документы. И мама подписала. Она плакала и подписывала все бумаги: на согласие проведения повторной психиатрической экспертизы, давала согласие на принудительную терапию, на освидетельствование болезни ее сына.

      А потом адвокат аккуратно сложил все бумаги в кейс, пожал папе руку, и они с мистером Райтом уехали куда-то на той серебристой красивой машине.

      Мама закрылась на кухне и плакала очень громко, пока папа носил меня на руках по нашему саду.

      На последнем свидании перед судом, мама обняла Лукаса и сказала, что любит его, на что мой брат ответил ей: «это Джеффри заставил тебя подписать те бумаги?». Мама тогда раплакалась и сказала: «нет». Мама пыталась ему объяснить, но Лукас больше не проронил ни слова. Он сидел мертвый, совсем неподвижно, и глядел в одну точку. Тогда мама плкала все дни, а после суда папа сказал: «у нас получилось!», – на что мама ответила: «да…у меня получилось предать его…».

      На суде Лукас молчал и постоянно смотрел на своего адвоката. Когда его осудили, ему надели наручники и увели из зала суда, а мама потеряла сознание! Моему брату дали четыре года заключения в карцере для несовершеннолетних идиотов, типа него!

      После суда с нами перестали общаться многие соседи! Они не здоровались с мамой и папой. У меня не было подруг! Помню, когда мне было пять лет, одна из девочек сказала другой: «у нее брат сидит в тюрьме!»

      В карцере, нам разрешили пройти в комнату свиданий с охранником и проверили документы. Потом мы уселись на жесткие стулья у железного, крашенного синей краской стола. Мама глубоко дышала, не скрывая своей улыбки, и перебирала пальцами