Инга и Барон. Татьяна Свичкарь

уроке я демонстрировала Лариске разодранные на коленке колготки, и огромный синяк, на глазах меняющий оттенки от пурпурного до чёрного.

      Но сегодня мне так хочется прийти в школу красивой, что я готова рискнуть, и сыграть в эту русскую помоечную рулетку. И я выигрываю! Пробираюсь на цыпочках, умудряюсь сохранить равновесие, коленки щиплет мороз…

      Но что же чувствую, когда в раздевалке встречаю Лариску! На ней джинсы и ярко-красный пиджак, которым ей хотелось нынче похвалиться. У неё тоже – сперва приоткрывается от изумления рот, а потом она свирепеет и оглядывается:

      – Так, – говорит она, – Давай искать кого-нибудь в жёлтом, посадим между нами, и будет чистый светофор!

      Первый урок – литература. Ради него я и неслась по оврагу, потому что могу пропустить всё что угодно, даже математику, в которой не секу ни бельмеса, и которую запускать мне категорически нельзя. Но уроки Натальи Николаевны – это самое дорогое, что есть для меня в школе. Кстати, от неё же я знаю, что бельмес – это такой дурак на татарском языке.

      Говорят, каждый школьник, особенно первоклассники, хочет, чтобы учительница была красивой. Есть ли кто-то красивее Натальи Николаевны? При том, что она маленького роста, ниже не только мальчишек, но и почти всех девчонок… При том, что она на пенсии… При том, что не обладает балетной фигурой, и классическими чертами лица. Но она входит, и мы все смотрим на неё… Если я поверну голову, и взгляну на своих одноклассников, сидящих на втором или третьем ряду, я увижу такие же влюблённые взгляды.

      Потому что для Натальи Николаевны дороги мы все. Я не знаю, был ли за все годы, что она работает в школе, хоть один ребёнок, которого бы она не полюбила, сочла бы безнадёжным, пропащим. Когда наша классная проводит родительские собрания, она пересказывает родителям, что говорят о нас другие учителя-предметники, в основном, на кого они жалуются… Если же речь заходит о литературе, она улыбается: «Ну, Наталья Николаевна всех только хвалит».

      Я часто вижу, как на переменах малыши несутся к Наталье, встретив её в коридоре, летят, раскинув руки. Обхватят её, и она в ответ прижмёт ребёнка к себе, и смеётся, и приговаривает: «Пятиклашки любят обнимашки!»

      Та самая Катька, которая перешла в нашу школу из другой, элитной, говорила: «Я думала, знаю литературу. А у Натальи Николаевны я поняла, что ничего не знаю»…

      Потому что у неё нельзя просто «знать», надо любить литературу, хотя бы в какой-то доле от той горячей, искренней любви, какой любит она сама. Вот мы сейчас в десятом, и она, как сама говорит, в пятидесятый раз перечитывает «Преступление и наказание», и сегодня огорошивает нас:

      – Так почему Раскольников пошёл и признался следователю в том, что убил старуху?

      И наша разноголосица, которая сводится к тому, что он раскаялся, не смог жить с таким грехом на совести, готов был понести наказание, искупить…

      – Потому что он на самом деле «тварь дрожащая», – тихо говорит