Сами о себе. На рубеже тысячелетий. Евгений Крушельницкий

доказывать, что была перечеркнута шестая заповедь – «не убий»? <…> По убеждению Маяковского, уничтожать надо не только «классовых врагов», но и обывателей, – то есть тех, кто не хочет ссориться с коммунистами, но и не стремится переделывать мир… А в поэме «150 000 000» он предлагает убивать всех стариков, потому что они бесполезны для коммунизма: «Стар – убивать. На пепельницы черепа!»

      Что касается седьмой заповеди <«не прелюбодействуй»>, то достаточно вспомнить о знаменитом в свое время в советской России обществе «Долой стыд», члены которой ходили по улицам обнажёнными. В институте семьи творцы нового мира видели «буржуазный пережиток». <…>

      Восьмая заповедь запрещает кражу и всякий другой вид присвоения чужого имущества. Призыв «Грабь награбленное» можно с полным правом назвать антиподом заповеди «Не укради». «Всех миров богатство прикарманьте!» – вторил ему Маяковский в той же поэме. Пример в этом показала сама власть. <…>

      Девятая заповедь запрещает ложь во всех её проявлениях. Советские идеологи всегда прославляли честность. Но при этом вся их пропаганда была основана на лжи. <…> Об этом справедливо писал А. И. Солженицын: «…каждодневная ложь у нас – не прихоть развратных натур, а форма существования, условие повседневного благополучия всякого человека».

      Последняя из десяти заповедей предостерегает от зависти, от желания получить чужое. Между тем, зависть – движущая сила революции. Зависть заставила тысячи людей поддержать лозунг «Грабь награбленное». Павел Корчагин, работая до революции в буфете, ненавидит официантов за то, что они получают щедрые чаевые. «Злобился на них Павка… гребут в сутки столько – и за что?» Именно злоба и зависть к богатым приводят его в лагерь коммунистов. <…>

      Итак, Ленин был честнее коммунистов начала ХХI в., пытающихся придать большевицкой морали вид общечеловеческого гуманизма.

      С. Шешунова

      Все они глупы, жестоки, слабосильны, паскудны и мелочны. Они боятся незнакомых, в каждом слабаке подозревают сильного и лебезят перед ним, а сильных не узнают и насмехаются над ними – за что часто получают по морде; мнимые обиды помнят всю свою недолгую жизнь, зато смертельные оскорбления сразу же забывают – если им, конечно, что-нибудь пообещать…

      Б. Штерн

      Когда пожилая избирательница говорит мне, что мечтает лишь об одном: прийти в ресторан вечером и всех – ну, этих, зажравшихся! – перестрелять, я понимаю, отчего она такая. Она наверняка не садист и не маньяк. И допускаю, если даже представится ей возможность нажать на гашетку, вздрогнет в последний момент. Она просто ненавидит богатых. Так её учили, так она учила… Она убеждена – и нет сильней этой её веры, – что в нашем обществе имеют большие доходы лишь те, кто ворует, берет взятки или спекулирует налево-направо. Её ненависть – социальна. Она революционна. Она снова, как и когда-то, разрушительна. И потому по тем, кто живет лучше, чем я, – огонь!