В кружащей лодке. Юрий Ряшенцев

Однако

      я тащил из шкафа труд Бальзака –

      «Куртизанок блеск и нищета».

      – Ты хоть знал, – закрыв все двери в замке, –

      кто такие эти куртизанки? –

      мама улыбалась вся в слезах.

      Мне пять лет! Я знал, конечно, это –

      те, что с вражьей силой беззаветно

      бьются и скрываются в лесах.

      Спутал с партизанками. Но честно –

      там не про войну. Неинтересно.

      Мы с Бальзаком мыслили не в такт…

      Помню, что в студенческие годы

      в поисках себя, в тисках свободы

      я свершил над шкафом адский акт.

      В нем была досель своя система.

      В ней порядок книг решали тема,

      время, класс писателя и пр.

      Но был год: все – ложь, все – фальшь, и значит,

      пусть заткнется Кант, пусть Гегель плачет:

      я им всем устрою дикий пир.

      Если нет в них правды ни на грошик,

      пусть хотя б палитра их обложек

      разукрасит комнату мою.

      Плавный переход от цвета к цвету

      должен увенчать реформу эту.

      Только – колер! А на смысл – плюю!

      Розовый Золя за белым Манном,

      синий Блок за голубым Кораном,

      алый Фет за рдяным Бомарше.

      Медленно от стенки и до стенки

      появлялись новые оттенки,

      к тьме стремясь на нижнем этаже…

      То, что, примирившись с этим адом,

      Маркс и Достоевский встали рядом –

      этот факт бесспорен, хоть уныл…

      Слава богу, дурь прошла внезапно.

      Книги возвратились вспять, назад. Но

      был такой период в жизни. Был.

      Сентябрь

      Не стало кукушки. Не стало лучей. И ничего не стало.

      Репутация сказочного сентября рушится с пьедестала.

      Вода в бочаге не холодна, но это – ненадолго.

      Бабье лето – не по любви, а так… исполненье долга.

      Но тропа через лес еще суха. И за гнилым вязом

      по очереди начнутся щелчки. А за ручьем – разом…

      Не помню, кто – может быть, Юнг, – открыл полтергейст. По мне, так

      Было бы странно, если бы к нам не прорывался предок

      сквозь темные чащи небытия иль бытия иного,

      хрипя, как в испорченный автомат, измученное, но – слово.

      Господи, как я, когда помру, буду скучать о живущих.

      Это ведь – грех? Или не грех?.. тихо в сентябрьских кущах.

      А июньские бунты тугой листвы? Это было прекрасно!

      Пахнущий медом и млеком лес – земного образ соблазна!

      Цепляется опустошенный куст, не жалевший для нас малины…

      О, Дыхание Божьих уст внутри сатанинской глины!

      Классическая музыка

      Да, вита бревис, арс, ей-богу, лонга…

      Дрожит от наслажденья перепонка

      под тяжестью классических ладов.

      И все равно: пластинка, диск иль пленка:

      оно не рвется там, где даже тонко.

      Вот – истина. И – никаких понтов.

      Переча мути норм, тщете постов,

      затягивай, волшебная воронка!

      Мне кажется порой, что мастера

      хотели