Рай земной. Сухбат Афлатуни

Только в ушах у них что-то черное осталось, как после крика мужского.

      А как ворон по-польски будет? Крук.

      А она – Круковская.

      А ворон ворону глазок не выклюет.

      Отец всю жизнь проносил эту фамилию, не зная, что значит. Польского не знал, служил инженером. Жил на две семьи, она уже это говорила. Умер от сердца.

      Кыш-кыш!

      Плюшенька, душенька, не ходи на поле.

      Плюшенька, подруженька, не ходи на поле.

      Там на поле польский пан, злобный пан,

      С тебя сорвет сарафан, Не ходи на поле.

      А Плюшенька ножкой артритной притопывает, глазками поигрывает – отвечает:

      Душенька-подруженька, ой, пойду на поле.

      Дома-то мне скучненько, ой, пойду на поле.

      Мне не нужен воробей-воронок,

      Только пану подмигну я разок,

      Выгляну на поле!

      Из крана крупными слезами капает по немытой посуде.

      Поле закутано тьмой, в редких фонарях, несущих равнодушную ночную службу.

      Плюша видит, как легонько шевелится и дышит на нем земля. Как подымает себя в темных, невидных местах, расходясь трещинами. Как заполняются трещины рыжеватой жижей. Как свихнувшийся воробышек-врубель просыпается и вертит клювом. Как поднимается в ночной воздух ворон-крук, вспугнутый потянувшим от земли беспокойством.

      Ходит по полю козлоногий пан, на свирели играет, голубой глазок слезится.

      Архив располагался в обшарпанном здании недалеко от памятника Калинину. На входе сидел милиционер с уставшим лицом и темнел турникет.

      Милиционеров Плюша немного боялась, турникетов еще больше. Могут защемить, зажать что-нибудь…

      Плюша протянула милиционеру пропуск и, пока тот вертел его в руках, смотрела на его шею. Милиционерская шея была обычной, розовой, с волосками. Почуяв, наверное, Плюшин взгляд, почесал ее короткими пальцами.

      Это был первый самостоятельный визит Плюши в архив.

      Прошлые два раза ее приводил сюда Геворкян. Оформлял ей разрешение, водил за собой по этажам. Плюша кивала, но запоминала слабо; несмотря на лето, мерзли ладони. Ей казалось, что она в лабиринте. Запомнила столовую на первом этаже, где они ели слипшийся рис с котлетой и витаминный салат. Расплачивался на кассе Ричард Георгиевич. Еще был клюквенный морс, в сочетании с котлетой он дал долгий привкус, с которым у нее стал связываться архив. И еще с запахом умирающей бумаги и мышиной отравы. Геворкян показал ей зал, где она будет читать документы. Он ей их заранее заказал. Суровые архивные тетки при виде Геворкяна расцветали.