Красный уголок капитализма. Владимир Холодок

устроили. Правда, сначала спросили:

      – Рокоссовский? От Щорса?

      Я говорю, да.

      Повели меня к Ковпаку. Шли долго, по-партизански. Коридорами, дворами, складами, подвалами. И вдруг – рраз! – двери настежь, и Ковпак на меня идет.

      – Рокоссовский, друг!

      Я говорю:

      – Ковпак, братишка.

      Обнялись, он меня сразу в штаб. Сто грамм, бутерброд с икрой. Причем бутерброд без хлеба. Одна икра, в ложке.

      Ковпак говорит:

      – Ты извини. У нас с хлебом перебои. Наши не подбросили. На икре пока перебиваемся.

      Я говорю, чепуха, понятно, время трудное – и закусил, ложек восемь.

      Он усадил меня, спрашивает:

      – Ну, как там дела, на большой земле?

      Я говорю:

      – Во! Наступаем.

      Он говорит:

      – А мне некогда и выскочить отсюда, со всех сторон наседают, окружают. Но ничего, держимся. Ты хлеба с собой не принес?

      Я говорю:

      – Да как-то не подумал.

      Он говорит:

      – Ты в следующий раз неси. Буханки 3–4. Сложно у нас с продовольствием. Тебе сколько икры?

      Я сказал.

      Он соединился по рации:

      – Котовский! Икру в землянку.

      Заходит Котовский. Опять объятия, поцелуи, слезы. Я тоже прослезился. Кругом свои. И чувствую, что мы этих гадов, которые окружают, все равно победим. Фиг им, а не икра.

      Опять по сто грамм приняли, нарисовали они мне схему на карте, как за кофе пройти незамеченным, как за линию фронта. И пошел я в третий универсам.

      Там меня встретил сам Василий Иванович.

      Я говорю:

      – Чего-то ты, Василий Иванович, мокрый, вроде как реку переплывал?

      Он говорит:

      – Вспотел просто. Отбиваюсь, наседают. Прямо битва идет. То – дай, другое – дай. Хуже, чем на войне. И все чужие норовят ухватить кусок. Хотя своих все больше и больше становится. Сейчас многие к нам перебегают. Чувствуют, на чьей стороне правда.

      – Василий Иванович, так ты и есть Чапаев?

      – Не, я Фурманов. Чапаев у нас в управлении.

      – А Махно?

      – Махно – в главном управлении, у Колчака.

      Я думаю, во как все перепуталось. И пошел я одухотворенный. Продукты они мне все прямо на дом привезли.

      Отметили мы с женой десятилетие на славу. Я ей говорю:

      – Что, – говорю, – Жанна Дарк, делать-то будем? Она говорит:

      – А что делать? Увольняться будем и к своим пробиваться.

      На том и порешили.

      Последнее слово

      Граждане судьи, за что? Она, в смысле вот его жена, вот этого, потерпевшего, вот она сама на меня посмотрела. Первая. Она ко мне как раз спиной стояла. А на меня сзади как раз надавили, и я к ее спине как раз прижался. И мы с ней оказались в таких близких отношениях, что я чувствую, пора знакомиться. Интеллигентные люди в таких случаях знакомятся. А перед знакомством, думаю, хоть на лицо ее взглянуть. А то познакомишься, а потом лицо не понравится. И вот тут она на меня посмотрела. Первая. А я – второй. А ее муж, вот этот, потерпевший, он с другой женщиной стоял, справа от меня. Они очень плотно стояли: ноздря к ноздре, вот