Одиссей. Стейнар Бьяртвейт

счастье, потому что счастье и есть высшая цель жизни. Впрочем, вскоре мы увидим, что это рассуждение образует порочный круг.

      Итак, что же мы считаем счастьем, если Одиссея на острове Калипсо можно назвать счастливым лишь с большой натяжкой? В последние двадцать лет тема счастья вызывала у исследователей бурный интерес. Из весьма маргинальной области научных исследований счастье превратилось в одну из главных тем. Одним из главных экспертов по счастью стал Даниэль Канеман, который выделяет две формы счастья[18]. Первая форма связана с радостью текущего момента, а вторая скорее коренится в общей удовлетворенности жизнью. Канеман убежден, что существует разница между непосредственно испытываемым счастьем и счастьем в воспоминаниях. Первое вы ощущаете здесь и сейчас, а второе растягивается на весь период, который вы оцениваете и обдумываете. Он называет эти формы «благополучием в ощущениях» (the well-being of the experiencing self) и «благополучием в воспоминаниях» (the well-being of the remembering self). Канеман вообще испытывает пристрастие к подобным дихотомиям – позднее он и мыслительную деятельность разделит на две формы: быструю и медленную.

      Первая форма счастья по Канеману – это то, что называет счастьем большинство из нас. Это мимолетная кульминация чувств, которая не оставляет никаких сомнений и, к сожалению, длится крайне недолго. Самое интенсивное ощущение счастья у меня связано именно с такими моментами. Для этого не нужен особый повод. Хорошая песня в динамиках автомобиля, гармонирующая с пейзажем, изгибом дороги и скоростью движения. Солнечное утро на пьяцце перед отелем в Риме, с кофе и утренней сигаретой – в те времена, когда я еще курил. Широкая и бесхитростная улыбка, с которой мои дети встречают любую радость. Послевкусие, оставшееся на языке, или вид горных вершин. Первая форма счастья содержится в столь многом. Как датский поэт Бенни Андресен описывает девушку, беззвучно скользящую на коньках по замерзшему пруду: «Губы, созданные для поцелуев, широко раскрытые глаза – она так близко. Но вот она стремительно заворачивает за угол бытия и исчезает. Но и без коньков понятно, что это было счастье: так недолго оно длилось»[19]. Он же откидывается в кресле и умиротворенно повторяет: «…кофе вот-вот будет готов» в стихотворении под названием «Счастливый день Сванте». Это чувство счастья приносит острую радость – именно потому, что это чувство, о нем не нужно раздумывать, его не нужно оценивать и измерять. Оно просто есть. Это все равно что проснуться поутру и обнаружить в своей постели Калипсо во всем ее великолепии. Да еще и кофе вот-вот будет готов. Эти моменты счастья очень интенсивны – счастье становится вашей базовой эмоцией наряду со страхом и гневом. Такое счастье утверждает само себя, оно не требует дальнейших изысканий. Все мы без раздумий принимаем за чистую монету восклицания вроде «Аллилуйя!» и «Ах, я так счастлив!». Сойдет и сдавленный стон, и восторженный визг. Счастье говорит само за себя.

      Потому-то мы так стремимся к нему. Мы тоскуем по эмоциональному опьянению, которое даруют нам моменты счастья. Для некоторых эти редкие моменты

18

Kahneman, D. (1999). Objectivehappiness.I D. Kahneman, E. Diener & N. Schwarz (red.), Well-being. The foundations of hedonic psychology (s. 3–25). New York: Russel Sage Foundation.

19

Andersen, B. (1978). Under begge øjne. København: Borgen, 68.