Каждый выбирает по себе. Юрий Левитанский

де деревья.

      Нам переходы света и теней

      за древними лесными деревами

      покажутся резными теремами,

      возникшими из света и теней.

      А дальше будет глуше и темней,

      и тропка лисья станет неприметной.

      Она и вправду стала неприметной,

      а все-таки давай пойдем по ней,

      пойдем на ощупь,

      ветки раздвигая.

      Эге-ге-гей! Ну где же вы, слова?

      «Слова, слова!..»  –

      вздыхают робко листья,

      и тропка поворачивает лисья

      туда, где в листьях прячется сова.

      А может, так же прячутся слова

      за пнями

      и замшелыми камнями?

      Слова  – они, наверное, корнями,

      как дерева,

      уходят в глубину.

      И тропка нас уводит в старину,

      туда, где бродит пращур волосатый

      по травам, не имеющим названья,

      где снег летит, не названный еще,

      поет еще не названная птица

      и звезды,

      у которых нет названья,

      в дремучих отражаются очах.

      И пращура охватывает трепет,

      едва доходит до его сознанья,

      какая тяжесть на его плечах.

      В нем глухо пробуждается художник,

      и, сладкие испытывая муки,

      он ждет вас, нерожденные слова.

      Он что-то удивительное лепит,

      мешая краски, запахи и звуки.

      Сначала это только смутный лепет,

      и вдруг он превращается в слова.

      Тогда травой становится трава,

      а этот сумрак зыблющийся  – лесом,

      а этот холод падающий  – снегом,

      а это чудо маленькое  – птицей.

      И я беру из рук его слова.

      Они еще звенят, как тетива

      и как стрела,

      что пущена из лука.

      Они из цвета, запаха и звука.

      На них еще не высохла роса.

      В них травы отразились и деревья.

      И у меня кружится голова,

      пока я их несу тебе  –

      слова,

      исполненные доброго доверья.

      «Древнее…»

      Древнее,

                  неразгаданное пространство

      смотрит на землю

                  холодно и бесстрастно.

      В темных глубинах

                  маленькой светлой точкой

      спутник сейчас проходит

                  орбитой точной.

      Чтоб заглянуть

                  в безвестные те высоты,

      ни к чему ни двадцатый этаж,

                  ни сотый.

      Лучик зеленый,

                  парящий в туманных сферах,

      виден отчетливо

                  в этих осенних скверах,

      где под грибком раскрашенным

                  из фанеры

      утром играют в шашки

                  пенсионеры,

      где возле булочной

                         пахнет горячей сдобой  –

      здесь, на земле этой будничной,

                         строгой и доброй.

      А помню еще  –

                         за звездным полетом

      я наблюдал и в поле однажды

                         летом.

      И был он так ясен

                в поле

                         под черным небом,

      в поле,

             где сладко пахло

                         печеным хлебом,

      где и доселе

                         темные эти дали

      всё еще что-то помнили

                         о Дедале,

      смутное что-то, темное

                         об Икаре,

      что-то о божьем гневе,

                         о божьей каре.

      Там, над обрывом,

                         тополи шелестели,

      словно бы крылья

                         в небо взлететь хотели,

      словно бы крылья

                         в небо взлететь пытались,

      путались,

                 расплетались,

                           переплетались,

      и за ночным овином,

                 за старой ригой,

      где-то за дальним лугом,

                 над