Откровение. А. Дж. Бэзил

потому что остатки сознания говорили, что этого нельзя делать. Еще несколько минут я боролся с этим разрывающим слух гулом и уже ничего не осознавал от ужасной боли в голове, а затем к этому сплошному звуку прибавился еще один – тонкий слабый сигнал, словно ультразвук, доносящийся от куда-то издалека. Он приближался и приближался и вдруг так резанул слух, что я невольно вскрикнул от боли. Он впивался в голову тонким раскаленным прутом и будто проникал внутрь меня так, что через несколько мгновений я уже ничего не слышал, кроме этого пронзительного свиста, который лишал сознания и способности трезво мыслить. Закричав от непереносимой боли, я зажал уши руками, пытаясь как-то унять, хоть на мгновение, все эти звуки, и тут сатерт резко накренился вниз. Я смотрел на стремительно приближающуюся темную полосу деревьев как через какую-то пелену, застилавшую глаза, и знал, что надо повернуть штурвал, но оторвать руки от головы было выше моих сил. У самых ветвей, я почувствовал, как ветер подхватил легкий аппарат, и он заскользил над верхушками деревьев, двигаясь по инерции к городу. Потом, деревья вдруг закончились, и земля резко приблизилась; одно мгновение я почувствовал, как сатерт плавно падает вертикально вниз, меня сильно потянуло к пульту управления, а затем раздался ужасный удар, и я, налетев на приборную доску, потерял сознание.

      Я очнулся и сразу почувствовал ужасную боль в голове. Все лицо было залито кровью, и на виске и на лбу кожа была рассечена, но болело не это. Голова болела изнутри, в висках, словно это были две разные вещи – внутренняя боль и внешняя, от удара. Несколько мгновений я лежал неподвижно, а затем медленно поднял голову и сквозь туман, застилающий глаза, увидел обзорное стекло, все еще целое, и сквозь него светлеющее небо. В ушах стоял такой гул, что я не слышал даже собственного дыхания. Я хотел встать, но не мог из-за ужасной слабости и боли, сковавшей все тело. Прошло еще очень много времени, прежде чем я откинулся назад, в кресло, и без сил уронил голову на мягкую поверхность. Перед глазами плясали блики, и от сильной боли несколько мгновений я ничего не осознавал, а потом все-таки заставил себя протянуть руку и открыть внешние щиты. Они плавно раздвинулись, и я вылез наружу и, не удержавшись на ногах, рухнул в траву. В нескольких десятках шагов начинались первые деревья, а с другой стороны вниз полого уходил холм; я проследил за ним взглядом и видел, что он плавно переходит в другой, менее высокий, а дальше – в двух милях уже виднелись первые одинокие строения за чертой города. Полежав еще немного, я медленно поднялся на колени и встал, держась за корпус сатерта. Очень кружилась голова, но в целом я чувствовал себя нормально, если не считать подступающей дурноты и непрекращающегося гула в ушах. Покачиваясь, я обошел аппарат и сразу увидел покореженный нос. Я успел подумать, что мне его никогда не починить, как тут ноги мои подкосились, и я, почувствовав под собой пустоту, взмахнул руками и, упав, покатился по склону вниз. Должно быть, я опять потерял сознание