Снежные дороги судьбы. Марина Снежневская

подарок дорогим детям Пете и Женечке Мельниковым. Спите, милые дети, крепким сном. Вечная память».

      Место неизбывной горечи и вечного покоя. Не зря в древнем славянском языке его назвали «жальник» – ибо кто не ощутит тут жалости к покинувшим сей мир.

      Вот и тот уголок кладбища куда она стремилась.

      Огороженный витой чугунной оградкой ей по пояс участок. «Родовое поместье» – как шутил иногда её отец. Недостроенная часовня на которой уселись три вороны.

      И ряд каменных крестов.

      Слева – старые могилы маминой родни – деда, бабушки, тетки и дяди. Справа – могила мамы и братика. И между ними – тяжелая плита исчерна – зеленоватого с искоркой олонецкого лабрадорита. На ней – восьмиконечный крест и выбитые зубилом и чуть небрежно зарихтованные – работу пришлось делать второпях – буквы.

      «Баранцов Михаил Еремеевич, купец I гильдии. 1848-1897»

      Вот и все…

      Присев рядом на скамейку, она молча слушала шум ветра, и карканье ворон, видать, решивших поселится в часовне…

      Невдалеке у свежевырытой могилы устроились два кладбищенских служителя – оба в одинаковых черных поддевках и картузах, и в старых сапогах. Разложив на рыхлом холмике платок, они выложили на него четверть ситного и пару луковиц, вытащили скляницу с чуть мутной жидкостью. Один был постарше – с сивой бородой, второй – рыжий и усатый.

      Не замечая Марию, они громко обсуждали свои могильные дела.

      – Намедни графиню Блудову хоронили – Настасью Львовну… – говорил рыжий, утирая подбородок. Там племяш расщедрился – по три целковых дал – эвон как наследству-то небось радовался.

      В Питер то старушку – слыхал – привезли в вагоне ледяном, для устрицов – замороженную как семгу стало быть… Из ентого… Баден-Бадена! Небось не думала когда устрицы едала что так обернется.

      – Да – а мой батюшка ейного батюшку хоронил… – вспомнил бородач. Так вспоминал что Льва Львовича-с с имения привезли честь по чести – не с устрицами какими а на тройке кровных коней да в возке приличном и во гробе дубовом с серебряными гвоздиками да накладками. Еще лекарем домашним бальзамованный – и крепко бальзамованный: так что почитай и не подгнил за месяц то дороги…

      Богатые были похороны!

      – Что да то да, – согласился молодой могильщик. Нынешние то жидковаты против прежних…

      – Дык оно и верно. Вот памятаю сам мальцом был – майор лейб-гусарский помер – на дуэли до смерти убили. Так завещал чтобы как в могилу класть будут, хор цыганский пел да цыгане плясали…

      Батюшка то твой как? – сменил старый тему.

      – Жив, слава те-Господи, да здоров – для своих то годов, Сидор Прохорыч. Ну дык ему то осемьдесять будет на Ефимия, а дед мой так вообще девяносто с лишком прожил, нате-ко! Вот уж был кремень. В солдатах был, турок бил, поляков бил, шведов бил, Бонапартия бил, в унтеры вышел. Троекратно ранетый… Трёх царей да царицу пережил – нате-ко! Спина от палок полосатая аж стала! А вот на девятом десятке еще и батюшку моего