Необыкновенный паззл. Филипп Андреевич Хорват

процессу осмотра триммера подходит татарин основательно: сняв крышку с движка, углубляется во внутренности прибора с достойной опытного механика внимательностью. И копается с плоскогубцами под бурчание деда не так уж долго, выяснив скоро, что требуется замена свечи.

      Григорий, с одной стороны, вроде и рад, что проблема объяснилась, а с другой – лишние хлопоты, ехать теперь в город запчасть присматривать… Но Искандера, конечно же, хвалит, ритуально предлагает тяпнуть горелки, а получив строгий отказ, суёт ему свёрток с чем-то непонятным. Отказывать в подарке пожилому человеку неудобно, и татарин, переправив свёрток в наплечную свою сумку, смущённо выбирается под дружескую дедову мову на сельскую улочку.

      А тут уж дело, как ни крути, к вечеру совсем – под разнообразные деревенские звуки, шумы, говор людской садится ослабевшее солнце куда-то в красноту за дальним домиком вдовы Галки. Искандер, осчастливленный очередным днём, наполненный трудом и смыслом жизни, неспешно переступает в сторону еврейской усадьбы. Навстречу идут пастухи, с гонором марширует местная молодёжь с семечками, и все радостно, шутливо с ним переговариваются, – вот так любят, проявляют симпатию к татарину сельские.

      У шломовских ворот совсем ненароком встречается он с Горемыкой, вернувшимся откуда-то с полей. И улыбаются друг другу снисходительно, с загадочностью старых закадычных друзей, побывавших в разлуке всего-ничего.

      А надо бы сказать, что единорог тоже в Староголубово совсем не скучает, занимается деятельно жизнью своей отдельно от родного семейства. Буквально, набрав в друзья местных ребятишек, пропадает почём зря на воле степной, ненасытной, вблизи деревеньки.

      Чем они только не занимаются в беззаботном своём приволье. Катать детишек Горемыке в одно удовольствие, но этим они, конечно, не ограничиваются. Играют большой ватагой в разные игры, изучая миры окружных подлесков с прячущейся по кустам фауной. Потом – вовсю купаются в речушке-грязнушке, петляющей извилисто тут же, поблизости. И особенно яркой радугой переливается бока с разных горемычных сторон в моменты, когда он под детские вскрики вылезает, отфыркиваясь, на золотистый песок низкого берега и плюхается утомлённо оземь.

      Поскольку разумом сам единорог как раз подходит под обыкновенного шести-семилетнего ребенка, то и диалоги между ними выстраиваются вполне себе на равных. Ребята постарше пробуют учить животное алфавиту и чтению, но, кажется, выходит это пока что не очень.

      Настолько насыщенная жизнь у Горемыки, что, здорово уставший, он прибегает домой к вечеру, в голодном безумии готовый съесть и гиппопотама. Тут у них с Искандером повторяется ритуал окормления: тащит татарин обессилевшему единорогу из кухни очередные блюда всякого съедобного. А пока тот ужинает, заводит, между прочим, всегда диалог, с обсуждением их новой жизни и вечным вопросом – не скучно ли им тут? А может, – снова в путь-дорогу?

      Горемыке отнюдь не скучно, о чём он честно и заверяет хозяина. Упокоенный такой информацией